Хождение за светом - [35]

А Тимофей уже был в степи. Он видел проезжавший возок Горощенко, но окликать не стал: о чем им сейчас говорить, да и времени на разговоры нет.

Несколько дней плутал по степи Тимофей, осматривая могильные плиты на курганах. Не работа будущая страшила, хотелось настроиться, запал в душе ощутить. И когда во сне, будто бы наяву, увидел задуманное, запряг лошадь и поехал.

Там, на склонах горы Буданки, он нашел две подходящие каменюки, золотистые и звонкие. А когда сел рядом, то рука невольно потянулась к прогретому солнцем камню. Тимофей гладил его шершавую поверхность, словно приручая к себе, а потом повел указательным пальнем буквы, еще невидимые, но уже звучащие в его голове.

«Родился я, Бондарев, в 1820 г. апреля третьего дня, а окончил многострадальную и великого оплакивания достойную жизнь свою в… — Здесь оставил немного пустого пространства и повел буквы дальше. — Все это я пишу не современным мне жителям, а тем будущим родам, которые после смерти моей через 200 лет родятся. Почему же так? — спросят современные мне жители. Это потому, что во всякого человека воображение такое, что все те люди хорошие и даже святые отцы, которые прежде нас были, также и те хорошие, которые после нас будут, а при нас все негодяи. А также и я, Бондарев, живши на свете, был негодяй. А теперь, как мое имя исчезло и память изгладилась с лица всей земли, вот теперь и я хороший и всякого уважения достоин…»

Неожиданно потемнело и потянуло прохладой. Тимофей глянул на небо, и не туча, а так, хлопок маленький, а закрыл солнце и стоял почти недвижно. Затаилась природа в безветрии, словно тоже читала Тимофеевы слова.

«О, какими страшными злодеяниями и варварствами переполнен белый свет! По всей России всю плодородную при водах землю, луга, леса, рыбные реки и озера, все это цари от людей отобрали да помещикам и разным богачам отдали на вечные времена. А людей подарили в жертву голодной и холодной смерти…»

Тимофей вырубил несколько березовых слег, распряг лошадь и, обвязав камень вожжами, втянул его на телегу, а потом и второй.

Неторопливо катилась повозка, поскрипывая под тяжестью ноши и проминая в траве узкие следы. Тимофей хотел объехать деревню стороной, но в последний момент раздумал: зачем же прятаться, ведь не пакостное дело задумал. Пусть все видят!

Но на улице никого не было, в окно если и выглянул кто, то только крадучись, и лишь на краю деревни встретился Калинин. Тимофей обрадовался, сразу и договориться можно, чтобы тот выковал зубила для работы. Калинин с любопытством осмотрел камни, потрогал.

— Уж не мельницу ли решил ставить, Тимофей?

— Будет и мельница, да только зерно у нее особое.

— Добрые каменюки отыскал.

— Помощь мне твоя нужна. Зубильев бы отковал штук семь и чтоб жала были от вершка и менее.

— Что ж не сделать. Приходи завтра.

— Вот и спасибо, а я дальше поеду.

К осени Тимофей заканчивал работу над первым маленьким камнем.

Два раза приходили мужики во главе с Ликаловым и Мясиным во двор к Бондареву посмотреть на странный камень. Не найдя противозаконного, подивились затее Бондарева, да и порешили: окончательно тронулся он. Ликалов, правда, хотел взять на притужальник, кричать начал, мол, по какому это праву все, но Тимофей, как глухой, не обернулся даже, старательно сек букву за буквой.

— Школу-то мы на днях закончим, так не надейся, пути туда тебе уж не будет, — стараясь хоть чем-то досадить Бондареву, на прощанье сказал Мясин.

Тимофей обернулся, видно, и ответить хотел, но сдержался. Лицо его, запотевшее, покрытое чуть ли не коркой каменной пыли, лицо это с далекими, словно неземными глазами напугало мужиков, и они торопливо молча ушли.

«Ко гробу» без перерывов в работе высек Тимофей завершение еще неделю назад начатой фразы, перечитал ее: «И еще: когда человек желает почестей, бывши живым, тогда его ненавидят и гнушаются им, а когда умер, теперь ему почести не нужны, тогда эти же недоброжелатели на руках несут его ко гробу».

Хотелось написать еще и о том, почему они так делают: чтобы больше возлюбить себя, свои пороки; но, посмотрев вниз, он прикинул, что места на плите уже мало осталось, а сказать еще более важного надо много. «Ладно, умный и сам поймет, а глупому и читать не захочется…»

Лихая выдалась осень. Дождь с ветром за несколько дней оборвали с деревьев листья, выстудили округу. И как ни пластался Тимофей, а не успевал до снега закончить обустройство могилы. Побитые молотком руки уже не держали зубило, да и спину мозжило так, что хоть воем вой. Погодить придется, еще на год отложить свой уход, решил Тимофей.

В эту пору и приехал в деревню новый учитель. Поселился он у Федянина, как раз в той комнате, где еще недавно занимался с ребятней Бондарев. Тимофей обрадовался этому и в первый же вечер пошел знакомиться.

Павел Васильевич Великанов, так звали учителя, встретил гостя приветливо и сразу же вручил объемистый пакет.

— Перед отъездом я с Мартьяновым виделся. Он просил лично, из рук в руки передать.

Тимофей осторожно распечатал пакет. Первой лежала «Азбука», потом шли брошюрки «Посредника», а последней была небольшая книжица, отпечатанная нерусскими буквами.