Хождение за светом - [20]

Чуть не из-под копыт коня шуганул заяц. Заполошный спросонья, он выскочил на бугор и заверещал. Тимофей, всю ночь не спавший и перенервничавший, дремал в седле, и сейчас сам медведь, наверное, его не испугал бы. За спиной уже вставало солнце, и казавшаяся неприступной близкая стена леса светлела, и открывалась хмурая таежная даль. Оттуда тянуло прохладой и непривычными запахами. Тимофей слез с коня, чтобы прогнать дрему. Каурка на ходу щипал росистую траву и, видно, доволен был этим походом не меньше хозяина.

Солнце поднялось уже в человеческий рост, когда они вступили в лес. Тимофей оглянулся, над степью парила сизая дымка, а между нею и солнцем, зависнув почти на месте, отдыхал перед работой орел.

— Ну вот и выбрались, — Тимофей похлопал Каурку по шее. — Помаленьку и доберемся, не такие пути проходили.

Тропу до Таштыпа Бондарев знал хорошо, и через два дня, не заезжая в поселок, они миновали его. Когда-то, только написав первую страницу сочинения, Тимофей вдруг представил всю неохватность этого дела и потом долго не мог сесть за бумаги; так вот и сегодня, увидев впереди заснеженные вершины гор, он невольно остановился и устроил себе почти трехчасовой отдых. Крепко пообедал, проверил торока, поперевязывал. Только сейчас он словно увидел воочию весь путь до Ясной Поляны. Что эти горы, когда впереди болота и реки и перевалам не будет числа. Да добро бы только природа ставила рогатки, от властей еще надо прятаться. Так и хочется подумать, что всего один путь человеку на земле не заказан — в могилу. За любое маломальское дело возьмись, и тысячи увилок тебя норовят согнуть. Это что ж получается — человека на крепость бог проверяет, да проверить никак не может?

Петляет тропа, огибая все круче поднимающиеся горы, и хоть один Тимофей в обступившей тайге, не давит его одиночество. Поговорить можно и с Кауркой, и с белкой, чвиркающей на кедре, да и просто с ручьем, что несется как оглашенный к своей реке.

Чем больше уставал Тимофей за дневной переход, тем больше в радость ему это было — значит, ближе к цели. Горы вспучивались все сильнее, ручьи неслись все стремительнее, и на пятый день беглец оказался в тупике. Еще с обеда он услышал тяжелый шум воды. Уже не ручей катился по склону, какой и вброд одолеть можно, а строптивая горная река ворочала камни, унося с вершин остатки подтаявшего снега.

Стреножив Каурку, Тимофей пошел вверх по течению искать брод. Но чем выше он поднимался, тем круче был берег, а скоро и совсем, как в кулаке, скалы зажали речку. Чуть не свистела она, прорываясь меж каменных ладоней. С досады Тимофей взял каменюгу и с силой бросил в стремнину, но не то что кругов, брызг-то и тех над водой не появилось, некогда было реке баловаться с человеком.

Пришлось пройти вниз. Там путника ждала уже другая картина, но тоже безрадостная. Речка чуть раздавалась, дно стало видно, хоть и вброд ее одолеть, но такие булыги катятся, что коня, как соломенное чучело, свалят и растреплют в один миг.

Это что ж, жить на берегу, пока белки не обтаят и не упадет вода? Нет, Бондарева теперь лишь смерть остановить может, он сам страшнее этой реки…

Тимофей подвязал торока повыше, сверток с рукописями и письмами укрепил меж ушей Каурки и, выбрав самое глубокое место, где лишь воронки пенились да водяные грибы пучились, пошел в воду. Жалобно и со страхом смотрел Каурка, но Тимофей потянул за узду, и коню ничего не оставалось, как тоже окунуться в поток. Вода сразу оторвала их от берега и потащила, раскручивая и пытаясь поглотить.

Одной рукой Тимофей держался за гриву, а второй пытался править, не дай бог утащит в теснину. Каурка тоже старательно работал, вытягивая шею к спасительному берегу. С версту, наверное, река баловалась с ними, а потом то ли упорство мужика ей надоело, то ли сжалилась она над ним, но одним махом, как рукой, выбросила Тимофея и Каурку на каменистый берег.

Тело горело, будто Тимофей выскочил из кипятка. Чтобы ожить, он побежал вверх по тропе. Следом рысил Каурка, с удивлением и страхом оглядываясь на недавнее бешеное развлечение.

Потом Тимофей долго сушился у костра и, посматривая на своего «напарника», смеялся.

— А ты боялся. Да мы с тобой, коли надо будет, и до самого бога дойдем. Держись за Бондарева, у него звезда была, с ним не пропадешь. Вот скоро ко Льву Николаевичу придем, познакомлю тебя. Таких людей, как Толстой, на земле больше нет. Поэтому и нельзя нам с тобой поворачивать. Придем, я скажу, вот, Лев Николаевич, друг мой и напарник во всех бедах, конь мой Каурка. Ты не гляди, что он неказист, зато понятлив и от работы не прячется. А еще расскажу, как речка вот эта чуть не проглотила нас. А помогает-то нам с тобой истина… Открыл я ее, Каурка, как дверцу золотую. И ведет она нас с тобою по всем дорогам. Не будь ее, сгинули б уже давно…

Солнце еще не показалось, только птицы заполошились, а Тимофей уже отправился. Тайга становилась все реже и однообразнее, а к концу дня остались только лиственничные перелески, меж которых светились полянки купаленок. Тропа шла круто вверх, часто плутала среди каменных навалов.