Хождение к Студеному морю - [95]

Упряжка несколько раз пересекала хорошо набитые тропы горных баранов. Однажды Корней успел даже заметить их вдалеке.

Ночью его разбудил утробный гул и подрагивание земли. Утром, выйдя из палатки, увидел, что склон соседнего отрога оголился, а на дне ущелья лежала бугристая гора снега – сошла лавина.

Выход на саму перевальную седловину оказался очень крутым. Собаки, высунув языки, дышали так, что мохнатые бока ходили ходуном, буквально пластались на оледеневшем фирне. Иногда они поворачивали головы и взглядом молили об отдыхе, но Корней, подталкивая сани плечом, требовал преодолеть последние метры – если остановишься, все покатятся назад. Цепляясь когтями за оледеневший снег, псы все же выползли на водораздел. Зато спуск не потребовал усилий. Наоборот, даже пришлось притормаживать остолом, чтобы не наехать на лаек.

На побережье, исчирканное аккуратными стежками песцов, съехали при свете полыхающего заката. За недолгое время между сумерками и ночью, когда жизнь на время как бы замирает, сноровистый Корней успел поставить палатку и выдать собакам двойную порцию мяса. Каждую порцию бросал отдельно. Некоторые ловили твердые, как камень, куски прямо на лету.

Ветер стих, и воздух стал необыкновенно отзывчив на любой, даже слабый звук. Когда совсем стемнело, выкатилась и забалансировала на скалистом гребне, словно белый валун, луна. Небесный свод мерцал бесстрастным блеском звезд и размахивал разноцветными, в основном зелеными, лентами северного сияния, оживлявшими застывшую тундру.

Пять суток не тревожили взморье ни ветер, ни снегопады. Все эти дни продолжал стоять такой зверский мороз, что собаки при остановках поджимали то одну, то другую лапу к брюху. Время от времени по их телам пробегала дрожь. Матовое, в дымке, солнце, словно спасаясь от леденящей стужи, торопилось спрятаться за горы, приглашая на смену не боящееся морозов ночное «солнце».

Из-за небывалого мороза куропатки сутками отсиживались под снегом. Как-то собаки почти наехали на них[94]. Снег вспучился взрывами снега прямо перед их носом. Лайки от неожиданности шарахнулись в разные стороны, чуть не перевернув нарты. Лишь Борой попытался ухватить пастью ближнюю куропатку за хвост, но та оказалась проворней.

Скитник гнал упряжку строго на восток. Слева простиралась заснеженная гладь Чукотского моря, покрытая местами неровными грядами торосов. Справа, на некотором удалении, тянулись безлесые хребты.

Дни, похожие один на другой, пролетали незаметно. Позади сотни километров. Солнце уже светит почти двенадцать часов, но весны не чувствуется. Закрывавшая небо сплошная облачность делала одинаково серыми и небо, и снег, и льды. Не видно ни линии горизонта, ни границы между морем и сушей. Из-за отсутствия теней все сливалось в одноцветное полотно.

Но вот упряжку начали догонять, загибая пушистые хвосты лаек, порывы ветра. Вершины гор красиво закурились вихлястыми шлейфами. Сила ветра с каждым часом нарастала, и вскоре снег несся широкой лавиной, захватывая все видимое пространство. Чтобы переждать непогоду, скитник съехал в ложбинку. Здесь из пухлой перины торчали кончики тальника – какая-никакая пища для костра. Пока, проваливаясь по пояс в наметы, наломал охапку, совсем стемнело. Костер из промороженных веток в вырытой для него яме разгорелся с трудом.

Собаки, съев свои пайки, сразу зарылись в снег.

Скаты палатки Корней постарался натянуть как можно туже. А чтобы снизу не поддувало, ногами нагреб к бортам снег и притоптал его. Тем временем вода в котелке закипела. Бросив в него пару щепоток чая, он забрался в палатку. Теперь можно и перекусить.

Ветер, исполняя дикие, нагоняющие тоску песни, неистовствовал всю ночь. Парусина, несмотря на то что скаты были хорошо натянуты, громыхала так, что казалось, вот-вот порвется. Когда рассвело, Корней высунул голову из убежища. Над морем, метрах в трехстах от него, бесшумно крутился высокий конусообразный смерч. В своем бешеном круговороте он, вздымая снег, то приближался к стану, то отползал в море. Вот смерч опять двинулся к берегу. Он уже совсем близко. Корней ощутил дрожь земли. Еще немного, и плотный снежный вихрь сомнет, разорвет в клочья палатку. Но метрах в двадцати смерч, словно споткнувшись, повернул обратно. Ура! Пронесло!

После полудня наступил полный штиль. Даже ко всему привычный Корней подивился столь резкой смене погоды. Тихо. Слышалась лишь редкая перестрелка ледовых полей. Из образовавшихся трещин поднимался похожий на клочья ваты туман. В полукилометре от берега открылась широкая полынья. Облачный покров истончился. Время от времени проглядывало солнце, правда, совсем тусклое и расплывчатое. Собаки зашевелились. Выбравшись из-под снега, с нетерпением ожидали, когда хозяин распакует мешок с мясом – проголодались!

Накормив псов, Корней быстренько свернул стан и продолжил путь. В тишине то и дело доносился протяжный гул от сходящих лавин – похоже, буря намела в горах много снега.

Когда выехали на выметенное ветром озеро, лапы собак на гладком льду стали скользить и разъезжаться. Продвижение замедлилось. Хорошо хоть ветра не было – иначе нарты покатились бы вместе с собаками. Но вот и этот участок позади.