Хождение к Студеному морю - [61]

Омолой подвел его к Корнею и, теребя загривок, что-то прошептал. Пес, обнюхивая незнакомца, обошел его. После чего сел рядом, время от времени заглядывая в лицо. Остальные, повторив все в точности, расположились поодаль, виляя хвостами.

Борой не случайно был вожаком. Он превосходил других не только физическими данными, но и сообразительностью. Когда Корней сказал ему «Будем знакомы, дай лапу» и протянул руку, тот сразу подал.

– Кто же левую подает? Надо правую.

Борой тут же переменил лапу.

Омолой надел собакам шлейки и пристегнул одну пару за другой к общему ремню – потягу, идущему от нарты посреди всего цуга. Благодаря тому, что лямки шлейки широкие, нагрузка на грудь и спину собак распределяется равномерно. Когда все были запряжены, велел скитнику:

– Проедь по кругу.

Усевшись на нарту, Корней привычно скомандовал «Га!», но лайки не реагировали.

– Э-э-э! – Омолой хлопнул себя руками по бокам, – забыл сказать, мои понимают другое: Подь! – поехали. Бо! – стоять.

– А поворачивать как?

– Налево – норах-норах! Направо – тах-тах! Громко не кричи – духи рассердятся, дороги не будет.

Услышав из уст Корнея команду «подь», собаки тут же рванули вперед.

Сделав круг, довольный скитник подогнал упряжку к юкагиру.

– Еще много езди, собак смотри. Это не олени, их понимать надо. Я в чум пойду, устал.

Хотя Корнею прежде управлять собачьей упряжкой не доводилось, опыт езды на оленьих помог довольно быстро освоиться. Юкагирские нарты мало чем отличались от эвенкийских. Тормозом тоже служит остол.

Юкагирский праздник Длинных Дней проходил на большой поляне. Погода не подвела. Тихо. Редкие перистые облака замерли на небосводе. То и дело подъезжали гости из соседних стойбищ. Народу собралось так много, что местные собаки, запутавшись, где свои, где чужие, не знали на кого и лаять.

Женщины в одеждах, отороченных полосками разноцветного меха, украшенных бисером и разноцветными бусинами. На головах металлические подвески, на груди богатые монисто, на поясе серебряные бляшки. Мужчины в парках, подпоясанных красиво расшитыми кожаными ремнями с ножнами. На ногах торбаса с узорами из кусочков белого и коричневого камуса.

Перед тем как ступить на поляну, каждый исполнял обряд очищения – проходил под березовой аркой между двух костров. Начался праздник с кормления огня. Ветки для костра были составлены шатром: ни одна из них не должна лежать крест-накрест. Старейшина под низкие, мощные звуки бубна несколько раз просил, обращаясь к солнцу, мира и добра для жителей и гостей стойбища:

– Солнце-мать, худое в сторону отведи. Хорошее к нам повороти. – При этом бросал сыну солнца – костру небольшими щепотками сахар, чай, табак, кусочки мяса, рыбы.

– Зачем жалеет, мало дает? – удивлялся Корней.

– Много нельзя: малое в верхнем мире обращается в большое, а большое в малое, – пояснил Омолой.

Когда кормление закончилось, музыканты заиграли на инструментах, похожих на балалайку, и пищалках из перьев птиц. Люди, встав в тесный круг, запели песни, в которых слышалось что-то потустороннее, дикое.

Затем на середину поляны вышли девушка с парнем. Они, подражая характерным движениям журавлей, принялись танцевать. Время от времени пары менялись, исполняя то танец ворона, то оленя, то волка. Красивые движения молодых гибких тел, сопровождаемые звуками, имитирующими голоса птиц, зверей, завораживали. Корнею особенно понравился танец-песня о чайке, застигнутой бурей.

После этого юноши, раздевшись по пояс, стали соревноваться в борьбе, в прыжках на дальность, поднятии тяжестей. На реке готовились к гонкам на лодках, а на край поляны уже съезжались собачьи упряжки. Хотя Омолой и вывел своих собак, участвовать в гонках не стал.

Через несколько дней после праздника старик решил, как он выразился, «освежить в чуме воздух». Корней ожидал, что для этого широко откроют вход и задерут края шкур-покрышек. Оказалось, речь шла о перестановке чума на новое место. Человек шесть освободили нижний ярус шкур, вынесли всю утварь и, приподняв чум за оголившиеся жерди, переместили метров на пятнадцать. На самом деле делается это не для проветривания. От тепла вечная мерзлота под чумом постепенно подтаивает и, если затянуть с переносом, земля расквашивается[75] и проседает.

Последними перенесли дрова. С ними в этих краях сложно: растут преимущественно тальники и худосочные лиственницы. Вдоль речушек неширокие полосы ольхи. Поэтому летом очаг-костер, даже если холодно, разжигают только для приготовления пищи (да и зимой не намного чаще), а верхнюю одежду снимают перед тем, как забраться в полог. Дрова – ветки кустарника, нарубленные полешками, длиной сантиметров тридцать, расходуют крайне бережно. После того как вода закипит, подкладывают их понемногу, лишь для поддержания жара. Зимой иные семьи объединяются и живут в одном чуме.

Загодя готовясь к долгой зиме, Фрося с детьми чуть ли не каждый день уходила в тундру рвать траву и собирать хворост. Траву после высушивания набивали в плоские полотняные маты. Зимой ими обвешивают меховой полог с боков. Человек способен перенести многие неудобства, но от мороза нет иного спасения – только теплое жилище.