Хосе Рисаль - [89]

В тропиках с колонизаторами случается всякое — бывает, от жары (и виски) они перестают соображать и, стремясь укрыться в тени, где тянет ветерком, готовы дать любое обещание и подписать любые бумаги. Это, видимо, и происходит с Куком: он не может не знать, что по закону за каждый акр надо платить три доллара (вроде бы недорого, но за 5 тысяч акров это уже 15 тысяч, а Рисаль намерен получить несколько таких участков), не может не знать и того, что колониальный чиновник не имеет права подписывать соглашения с кем бы то ни было от имени британской короны без особых на то полномочий. Тут же получается так, что Рисаль вступает с ней в отношения чуть ли не на правах самостоятельного государства. Все бумаги подписаны, и Рисаль в прекрасном расположении духа уезжает в Гонконг.

Вернувшийся из отпуска губернатор тут же дезавуирует Кука, о чем Прайер уведомляет Рисаля. Тот огорчен, но не все потеряно — остается возможность договориться на иных условиях. Однако его решимость продолжать хлопоты заметно слабеет, он уже занят другими идеями, другими делами: он опять вступает в борьбу за «филиппинское дело».

Собственно, он был несколько наивен, когда рассчитывал отойти от борьбы: не может человек такого масштаба незаметно уйти в сторону. Его слишком хорошо знают, его ищут и в Европе и на Филиппинах — и без труда находят. Узнав о разрыве Рисаля с эмигрантами в Мадриде, комитет пропаганды в Маниле собирается на экстренное заседание. И тут происходит раскол, но в большинстве остаются рисалисты: они создают новый комитет, который объявляет, что он безоговорочно на стороне Рисаля. Комитет собирает значительную сумму — 700 песо — и предлагает Рисалю субсидию в 100 песо в месяц при условии, что он учредит новую газету и будет редактировать ее. Рисалисты пишут ему из Манилы: «Мы оформились в вашу партию». Рисалю эти вести, несомненно, приятны — значит, он нужен, значит, у него есть верные сторонники, может быть, действительно не стоит самоустраняться?

Пишут ему и совершенно незнакомые люди. Некий Лоренсо Миклат, о котором Рисаль никогда не слыхал, приветствует его «как незаметный сын страны и, следовательно, ваш брат». Миклат предлагает немедленную финансовую помощь «для патриотической работы», которую — Миклат в этом уверен — Рисаль должен возглавить. Таких писем немало. Пишут и соратники: Антонио Луна, брат художника и бывший соперник Рисаля безоговорочно встает на его сторону, объявляет себя сепаратистом, хотя и не призывает к свертыванию ассимиляционистской кампании: «Филиппинцы, — пишет он Рисалю, — должны организоваться по-новому, они должны быть готовы добиваться своих прав силой… не отказываясь, однако, от кампании в Мадриде… Пропаганда за ассимиляцию необходима, но сепаратистская пропаганда должна быть сильнее; собственно, уже сейчас надо искать людей, готовых сбросить ярмо». Для достижения этих целей Луна берется издавать новую газету и даже бороться с «Ла Солидаридад».

Рисаль и сам склоняется к решительным методам борьбы. В одном из писем (сохранилось лишь частично, но, судя по тому, что написано на тагальском языке, предназначается оно соотечественникам): «Не надо обманывать себя. Помочь делу мы можем только своей жизнью, в своей стране. Вся ошибка в том, что мы думаем, будто можно помочь ей издалека. Пора приблизить лекарство к больному. Поле битвы — Филиппины, и там мы должны сойтись». О том же он пишет Блюментритту: «Борьба теперь идет не в Мадриде». Блюментритт сразу делает вывод: если не в Мадриде, значит, на Филиппинах, а если на Филиппинах, значит, насильственными, революционными методами. Он тревожится за своего друга и дает совет: «Я хотел бы, чтобы печатались небольшие памфлеты на филиппинских языках, которые насаждали бы в массах человеческое достоинство, вселяли бы в них любовь к своему народу, к свободе, к образованию». Не так давно Рисаль и сам стремился к чему-то подобному. Но сейчас он уже мыслит по-другому. Как уже не раз бывало, он не принимает совета своего австрийского друга. «Даже если бы все газеты, — отвечает он, — если бы вся литература кричала о наших правах, то и тогда, мне кажется, это было бы впустую. Я обращаю взор в другую сторону. Чего мы добились кампанией «Ла Солидаридад», кроме вейлериады (то есть бесчинств генерал-губернатора Бейлера. — И. П.) и трагедии Каламбы? Мне кажется, что споры с правительством — пустая трата времени».

Куда же Рисаль «обращает взор»? Безусловно, на Филиппины, но думает он не о «маленьких памфлетах», которыми призывает ограничиться Блюментритт, а о создании новой организации. Называется она «Филиппинская лига». Устав Лиги Рисаль написал еще в конце 1891 года, а в январе 1892 года печатает его и отсылает в Манилу видным деятелям пропаганды, прежде всего — рисалистам из реорганизованного комитета. Цели Лиги таковы:

1. Объединение всего архипелага в сплоченное, мощное, единое целое.

2. Взаимная помощь в беде и нужде.

3. Защита против насилия и справедливости.

4. Развитие образования, сельского хозяйства и торговли.

5. Изучение и проведение реформ.

Казалось бы, куда умереннее? Но для достижения этих целей Рисаль намерен создать тайную организацию, охватывающую всю страну. Иерархическая сеть советов (народные советы подчинялись провинциальным, провинциальные — Верховному) должна стать структурой политической организации, основанной отчасти на масонских принципах. Каждый член Лиги должен: 2) слепо и беспрекословно выполнять все приказы главы совета; 3) сообщать фискалу своего совета обо всем, что он увидит или услышит, имеющем отношение к «Филиппинской лиге»; 4) хранить в строгой тайне все решения совета… 7) при вступлении в Лигу каждый должен принимать кличку». Требования устава явно не столь невинны, как цели Лиги.