Хосе Рисаль - [91]

Вдохновленные речью сумасшедшего пророка, его сторонники пытаются захватить город с кличами: «Смерть тиранам! Да здравствует революция!! Да здравствует Илусо Первый (т. е. Визионер. — И. П.)»! Но правитель велел разогнать «сброд», что и было сделано без труда. Часть повстанцев отправили на эшафот, часть в ссылку, и все оправдывались тем, что они только повторяли слова Илусо Первого, «нашего спасителя».

«— Так где же этот сеньор? — спросил правитель.

Но Илусо так и не появился. Он был далеко и горько оплакивал несчастья родины. Ведь он уже доказал свой патриотизм речами!»

Кто такой Илусо Первый — ясно всем, прежде всего самому Рисалю. Издеваются над ним, и обвинения тяжелые: это он страдает манией величия, это он отсиживается в безопасном Гонконге, посылая соотечественников на верную смерть. И вся его деятельность — пустая болтовня, но с кровавыми последствиями. Издеваются даже над его сочинениями: он собирается потчевать будущих подданных «песнями и гимнами», да и весь его патриотизм — всего лишь «поэзия, упражнения в изящной словесности».

Противники стараются ударить побольнее, и это им удается — вспомним, что говорил сам Рисаль о чувствительности филиппинцев. От таких обвинений нельзя просто отмахнуться, они задевают его за живое, и он чувствует, что обязан делом доказать неправоту злопыхателей. Литературная работа заброшена, проект колонизации Северного Борнео забыт. Надо ехать на Филиппины и там принять смерть за свои убеждения. Удар, нанесенный ассимиляционистами, не оставляет ему выбора: руководить Лигой из Гонконга — значит подтвердить их обвинения. Пусть семья, ради спасения которой, как говорил ранее Рисаль, он собирался вернуться на Филиппины, уже вне опасности, пусть родственникам ничто не грозит, остаются Филиппины, его родина, за которую надо умереть и тем смыть грязь со своего имени.

Мысль о необходимости принести себя в жертву не оставляет его на протяжении всех семи месяцев пребывания в Гонконге. Он ни с кем не делится ею — все равно никто не поймет. Разумных доводов вроде нет: семья с ним, доходы растут, полное благополучие. Он и сам временами гонит эту мысль, он совершенно искренен, когда пишет Блюментритту, что устал, отказался от борьбы и хочет жить «если не счастливым, то умиротворенным». Но наряду с этим мысль о возвращении на Филиппины не то чтобы зреет — она созрела давно, — а как бы овладевает всем его существом и временами превращается в навязчивую идею. С нею он не делится ни с кем — разве что с генерал-губернатором Филиппин. Ни слова не говоря родным, он пишет ему несколько писем. Первое датировано 23 декабря 1891 года, когда семья только воссоединилась в Гонконге и слышать не хочет о Филиппинах. Рисаль обращается к новому генерал-губернатору Эулохио Деспухолю со следующими словами: «Я тоже, ваше высокопревосходительство, стремлюсь к благу страны и готов пожертвовать для нее и прошлым и будущим, что я, собственно говоря, уже сделал (намек на отказ от политической борьбы. — И. П.), но не оставил надежд и упований, ибо я верю в справедливость ее (страны. — И. П.) дела. Заслуженно или кет, но меня поставили во главе прогрессивного движения на Филиппинах и приписывают мне определенное влияние на него. Если ваше высокопревосходительство полагает, что мои скромные услуги могут быть полезны для вызволения страны из несчастий, для исцеления нанесенных ран и исправления недавних несправедливостей, то вашему высокопревосходительству стоит только сказать, и, полагаясь на ваше слово кабальеро, что мои права не будут ущемлены, я немедленно предоставлю себя в ваше распоряжение…».

Рисаль, как видим, все же не оставляет надежды на «разумную политику» Испании. Отметим также уверенный тон письма. Он знает себе цену и отчетливо сознает, что стоит во главе «прогрессивного движения». Раньше такой тон для него был немыслим, раньше он постоянно подчеркивал собственную незначительность, теперь же отбрасывает риторические ухищрения, необходимые по правилам испанской и филиппинской элоквенции. «Их высокопревосходительство» не удостаивает Рисаля ответом и не дает ему «слова кабальеро», как будет утверждать позднее Деспухоль, он считает, что Рисаль просит официального разрешения на возвращение для свержения режима. Граф Каспе, он же генерал-лейтенант Деспухоль, глубоко не прав — честность Рисаля всегда выше всяких подозрений.

Но как раз в это время на архипелаг начинают поступать первые экземпляры «Мятежа». Осторожный Баса, понаторевший в засылке на Филиппины нелегальной литературы, направляет их не через Манилу, а через провинциальные порты. Но и власти настороже: через монахов в Гонконге они осведомлены о деятельности Рисаля и Басы, и им удается захватить большую партию книг. Результат: цена за экземпляр второго романа подскакивает до 400 песет. Граф Каспе чуть ли не ежедневно получает доклады о подрывной деятельности рисалистов в колонии.

Не получив ответа на первое письмо, Рисаль перед отъездом в Сандакан шлет второе. Рисаль с достоинством повторяет сказанные в первом письме слова о том, что он стоит во главе прогрессивного движения на Филиппинах. Если же, заключает он, генерал-губернатор не желает иметь с ним дела, то тогда пусть он разрешит филиппинцам эмигрировать на Северный Борнео. И снова: просьба о гарантии личной безопасности, о «слове кабальеро» — тогда Рисаль готов немедленно прибыть в Манилу и обсудить все дела с главой колониальных властей лично.