Хороший сын - [14]

— Чайком нас тута, видать, не напоят? — Бастер смеется, ему кажется, что он шутит.

— Иди в задницу, — отвечает Ма.

— А, ты у нас, небось, католичка упертая, да, цыпа? — подмигивает Бастер.

— Заткни, жирняк, варежку! — выпаливаю я (это из песни Бастера), и дом чуть не грохается. Ржут даже другие солдаты. Такого со мной еще никогда не было. Я — звезда.

Снаружи доносится шум, как от тысячи громов. Женщины стучат крышками от металлических баков по земле — предупреждают членов ИРА, чтобы те смывались. Киллер на заднем дворе лает как сумасшедший.

— Псину заткните! — требует Бастер.

Киллер взвизгивает.

— Только попробуйте мне собаку тронуть! Скоты! — кричит Ма на задний двор.

Так и надо, мамуля.

Солдат встает перед камином.

— Мамуль, он встал на твой хороший кафель, — сообщаю я голосом ябедника.

— Это потому, что он сволота безмозглая, сынок. Не переживай, они сейчас уйдут. Знают же, что не найдут ничего. Просто решили поиздеваться над ни в чем не повинными католиками.

Мы ни в чем не виноваты, потому что Папаня — не член ИРА. Он всю свою жизнь был пьяницей. С другой стороны, Ма говорит, что в ИРА полно всякой пьяной швали, потому что из лавчонки, где она работает, видно, как они каждый вечер, даже на неделе, вываливаются из клуба «Шемрок».

— Нашел чой-та!

Кричат с верхней площадки. Чой-та. Чой? А я думал, уж они-то умеют правильно говорить по-английски.

— Тащи сюда! — орет Бастер, и поросячьи щечки так и сияют от радости.

Мы переглядываемся. Ма явно обеспокоена. Может, Папаня все-таки член ИРА. Может, пьянки — это просто прикрытие, маска, чтобы сбить их со следа и скрыть, кто он на самом деле. Я знаю, что папа Бридж Маканалли точно в ИРА. Она вечно об этом болтает. Если Папаня — тоже и его посадят в тюрьму, я смогу перебраться в Америку по одной из этих «программ помощи бедным страдающим детишкам Северной Ирландии». Отлично, надеюсь, Папаня все-таки член ИРА. И его посадят.

Солдат возвращается с двумя балаклавами. Такие штуковины вроде лыжных масок, под которыми члены ИРА прячут лица. Некоторые придурки носят их в мороз под капюшоном лыжной куртки. А еще они нашли наш противогаз. Мы с ним иногда играем, когда Ма и Папани нет дома. Моль или Пэдди надевают его и гоняются за нами по всему дому — в такие моменты Пэдди человек человеком и мне даже почти нравится. Я один раз попробовал надеть, но стало нечем дышать. От газа спасешься, а сам задохнешься. Ничего себе гениальное изобретение.

— Ладно, бери его, — говорит Бастер.

Два солдата стаскивают Пэдди с дивана и выкручивают ему руки за спину.

— Не троньте его, сволочи!

Ма вскакивает со стула и кидается на бритов. Двое из них загораживают Пэдди.

— Пустите его! — кричит Ма.

Бастер толкает ее обратно на стул, удерживает.

— Отвяжись от нее! — орет Моль на Бастера, выпутываясь из ночнушки. Мелкая Мэгги поднимает рев.

— Так, давайте-ка все отсюда! — ревет Бастер. — Живо!

— Двигайте, сказано! — рычит кто-то еще.

Нас выталкивают, Ма вопит, не переставая. Два брита затаскивают Пэдди в «Сарацина». Я хватаю Мелкую на закорки, потому что на ней новые тапочки, ей не разрешают их пачкать.

И вот мы все на улице. Грохот крышек и свистки теперь слышны сзади, на Этна-Драйв. Вертолеты повсюду. Шум оглушительный.

Мы все сбились в кучку у Ма за спиной, а она орет бритам прямо в их грязные черные рожи. На улице полно народу. Пэдди не видно.

— А как же Киллер, мамуль? — спрашиваю.

Мельком видим, как нашего Пэдди волокут сквозь толпу. Ма прорывается мимо бритов и бежит к нему.

— Отпусти его!

Ма вцепляется в Пэдди.

— Мама, не надо! — орет Пэдди, а солдаты волокут его к задней двери «Сарацина».

— Убью, падла! — кричит Ма на солдата, который держит ее на расстоянии вытянутой руки.

— Ма, иди отсюда! — орет Пэдди.

Чего это он орет на мамулю? Она же пытается ему помочь. Дрянь он какая. Прямо как Папаня.

— Он же еще ребенок! — кричит Ма. — Вы только на это и способны, да?! Детей хватать!

И Ма кусает солдата, который ее держит, за руку.

— Сука!

Он наотмашь бьет ее по лицу.

— Мамочка! — Пэдди с ревом выскакивает из «Сарацина» — руки у него связаны за спиной. На глазах — слезы. Наш Пэдди и улыбаться-то никогда не улыбается, а уж плакать и подавно. Все женщины бегут к нам. Сейчас будет кровь.

Солдат бьет Пэдди по затылку прикладом, Пэдди летит вперед, но не падает — бежит дальше.

— Пэдди, не надо! — кричит Моль и кидается к нему.

Какой-то брит преграждает ей путь автоматом. Она, как дикая кошка, вцепляется ему в лицо.

Мелкая верещит мне прямо в ухо, оглушая.

— Это мой братишка! — Моль вырывается и прыгает наперерез солдатам, которые гонятся за Пэдди.

— Не смей! — орет Старая Шейла, наша соседка, и хватает Моль за ворот — ночнушка трещит. — Так ему только хуже будет!

Моль лягается и лупит Старую Шейлу, но та ее не отпускает.

Пэдди схватили сразу три солдата. Один тащит его назад, Пэдди падает на дорогу, и его волокут прямо по земле за его дурацкие длинные волосы; два других дают ему пинков. Подбегают еще и два копа, молотят его черными дубинками.

Женщины окружили Ма, будто телохранительницы. На самом деле, они защищают солдат, потому как если Ма сейчас до кого из них доберется, быть ему трупом.