Хороша ли для вас эта песня без слов - [7]

Я наливаю пепси. Я гляжу Регише в глаза. Чуть заметно она улыбается. Или мне показалось.

Звон бокалов!

— Главное что? — говорит Стив. — Она вообще, дурочка, отказывалась справлять день рождения. Когда родители дома — все путем. А тут говорит — мне все равно.

— А танцы, а? Когда? — говорит Галя-Ляля.

— Рано, дамы, рано, — говорит Феликс Корш.

— А я хочу!

— Танцуйте, конечно, какие разговоры. — Это Региша.

— Никуда они не денутся, твои танцы, Галочка.

Снова Региша:

— И, если можно, без тостов… Ладно? По крайней мере, за меня — не обязательно. Лучше — за гостей.

— Тост за Гуся — это же курам на смех! — хохочет Брызжухин. — Хочешь, Веня, тост за твои успехи в учебе?

Общий хохот. Без участия Региши и моего, конечно.

— А что, мальчики, — спрашивает Ира, — разве наш Венечка плохо успевает по школьным дисциплинам?

— Откуда же ты, Веня, возьмешь свой успех и тем более престиж, если так плохо учишься, а, Веня? — спрашивает Феликс Корш.

— Силой! — орет Венечка. — Обаянием.

Региша громко сказала:

— Танцуйте! Танцуйте! Веня, включи магнитофон.

Гусь потянулся к магнитофону, и в этот момент раздался звонок в дверь. Региша вышла (заиграла музыка) и вернулась с каким-то блондином.

Корш с Брызжухиным сдвинули стол в угол комнаты, Региша усадила там блондина, мигом принесла ему чистую тарелку… Мы все стояли. Кто-то положил сзади руки мне на плечи. Я слегка повернул голову…

— Приглашаю, — сказала Ирочка.

Я еле двигался в танце — такой был скованный, хотя, скажу, не хвастаясь, танцевать я мастер, многие в классе так просто завидуют. Я чувствовал, как жар бродит по моему лицу, и правда, с чего бы это: танцую я не в первый раз в жизни, давно отсмущался, к тому же танцевали мы не вальс, не танго, и мне не надо было держать Ирочку за талию. Да и что говорить — танцевал я как бы не именно с ней, а со всеми: Брызжухин втянул в круг Галю-Лялю, а Корш вежливо, за локоток, привел Регишу.

Ирочка танцевала просто изумительно, очень легко, свободно, как теперь говорят — пластично. Ну, пластично так пластично. Мы тоже не в лесу родились, не в берлоге. Вдруг я почувствовал себя посвободнее. Так мы и танцевали вшестером. Я сделал несколько сложных па из моего репертуара, с вращениями, и Ира, со счастливым, раскрасневшимся лицом, сказала мне едва слышно:

— Слушай, а ты потрясающе танцуешь. Высший класс!

— Спасибо, — выдохнул я.

Вдруг музыка резко кончилась, кончилась кассета, прямо на середине одной популярной роковой темы. Все вроде бы даже обрадовались, устали, как черти: все-таки современные танцы требуют физической спецподготовки; кто в физкультуре, даже в спорте — слабак, тому лучше и не соваться в современные танцы, дыхание подведет, да и ноги тоже. Точно.

— Тебе нравится Региша? — спросила вдруг у меня Ирочка; мы сидели на тахте рядом.

— Да, — сказал я тихо. Без всякой охоты, просто почувствовал, что задумываться после такого вопроса вроде бы неприлично. Но Ира тут же подсыпала еще:

— А я? — спросила она, — я? Нравлюсь?

Нет, подумал я, она очень славная… вовсе не все они в этой компании…

И вдруг, словно обухом по голове!

— Региша — очень оригинальная девочка. Феля Корш в нее влюблен.

И тут же запела, захохотала резким таким смехом, вскочила, ушла…

Как, как это «влюблен»? Буквально? Не просто нравится? Сильно? Неужели же и…? Да нет, конечно, только он. А она — нет. Ну, она-то точно нет. Это же видно, ведь так? Да и никогда бы не привела она меня к себе, если бы и ей он очень нравился!

Я даже зажмурился и тряхнул головой, чтобы скинуть с себя какие-то противные дрожащие волночки, которые забегали по моему телу, и внезапно там, за прикрытыми веками, на темном экране моего зрения возник голубой (вовсе не темный) фон (море? небо?) н на нем, крупно, — огромный бермудский парус, и он трепетал на ветру, трепетал, переливался… И тут же, одновременно почти, как бы всплыла и зазвучала совершенно мне непонятная фраза: «Хороша ли для вас эта песня без слов?»… Что? Откуда?

— Что с тобой? Что ты трясешь головой?

Я ахнул про себя, резко открыл глаза: Региша сидела рядом.

— Не знаю… Задумался… Я… хочу с тобой потанцевать. Можно?

— Конечно. — Она встала.

Мы танцевали с Регишей вдвоем, больше никто. Несколько вещей подряд были медленными, и с Регишей танцевать так было гораздо лучше: с ней мне совершенно не хотелось скакать. Танцевала она очень хорошо — ровно, мягко и как-то, что ли, печально. Мы танцевали молча.

Промелькнула в голове и исчезла занятная мысль. Я вдруг сравнил мою компанию, с Нинулей, Ванечкой Пирожком, другими ребятами (пока из-за отъездов, обменов и ссор она не распалась), и компанию Стива. В чем была главная разница? Конечно, не в смысле, какая лучше. Та, моя компания, жила как бы урывками: встретимся — разойдемся. Каждый из нас был прежде всего папимамин. Было такое ощущение, что папы и мамы как бы разрешают нам повидаться: так полагается, нельзя же запретить нам дружить, ведь так? Конечно, у всех Стивовых были свои папы-мамы, но они (я имею в виду — Стивовы ребята и девочки) куда больше принадлежали сами себе, компании, их жизнь протекала гораздо больше именно что в компании, а не дома, они были куда независимей нас, вот что я хочу сказать. И это, честно говоря, было здорово. В каком-то смысле я им просто завидовал. Не знаю, сколько времени они проводили вместе, ругали их дома или нет, если они долго отсутствовали, но если и ругали, то они, похоже, железно гнули свою линию и были куда свободнее нас, это уж точно. Конечно, важно было, что за люди входили в Стивов кружок, но, если вдуматься, то, может, вовсе не такие уж и плохие, кроме него, конечно.