Хоро - [5]
Гости притихли. Господин Эшуа уже не ласкал Миче глазами, поглядывая поверх очков. Хе, ссорятся полковник и кмет! Ничего. «Все из-за жены. А красивый жена. Очшэн красивый!»
Господин Эшуа искоса посмотрел на жену кмета. Та облокотилась на стол и закрыла глаза. Презирает и любит. Всех презирает и всех любит. «Хе, хе, красивый женщина».
«Ссорятся они — кмет и господин полковник. Ну и что? А раньше, когда кмет был главой... и после Нейи[4] господину полковнику пришлось сматываться, так кмет назначил господина полковника в жилищный комиссий... хи-хи, и полковник — хоп и прямо в ловушку: взятка. Хе-хе... Ну и что ж? Полковник целовал руку кмету и — дело с концом!»
Господину Эшуа было ясно: всю жизнь будут ссориться полковник и кмет и все-таки всегда будут вместе — связывает их женщина. «Ах, красивый женщина, пц!»
«Теперь — ладно. И гешефт и все — ладно».
Только бы Иегова дал урожай...
Вдруг господин Эшуа вздрогнул. Стоявший у окна полковник почему-то заволновался, поманил пальцем молодожена. Оба уставились в темноту.
— Смотри туда, вон на тот сеновал, за фруктовым садом, — говорил полковник. — Ничего там не блестит, а? Кошачьи глаза это или бинокль?
Бинокль!.. Женщины тоже потянулись к окну. Но начальник околии, всматривавшийся в ночь, покачал отрицательно головой:
— Нет, ничего такого не видно.
— Ты еще увидишь. Именно ты. Постой-ка, а чей это сеновал?
— Капановых, сапожников.
— Снести. Это их тайники — все эти сеновалы, хлевы, сараи и так далее. Все снести!
— Ладно. Но на что будут жить люди!
— Пусть дохнут...
— Ха-ха. А налоги кто будет платить?
Налоги? Ему ли, косоглазому, думать об этом!
— К утру чтоб сеновал был снесен. Преследуй врага до полного уничтожения!
III
Дед Рад, стоя внизу в темном коридоре, ощупывал шею, тер лицо, горевшее от подзатыльников Миндила.
Конечно, он сам виноват: нужно было держать язык за зубами. Это вино его попутало. На то он и панагюрец, чтоб не быть простофилей. Не время теперь, когда брат убивает брата, языком болтать.
Старик ползал на коленях по земляному полу, разыскивая очки. Хорош он будет, если они разбились... Тю, какой срам... Нет, он, дед Рад, больше ни капли не возьмет в рот. И будет держать язык за зубами, просто проглотит язык.
Его руки коснулись какой-то двери, она приоткрылась, и Карабелиха вытянула шею.
— Кто там? Кто пришел? Сашко мне приведите, моего красавца писаного, ученого, умного, самого ученого и самого умного!
Дед Рад вполз в комнату на четвереньках.
— Это-то его и погубило, Карабелиха! Зачем ему было учение, зачем у-ум?
Старуха схватила тазик, стоявший у изголовья, и начала стучать им об пол:
— Внука хочу видеть! Дайте мне его-о-о! Не помру, пока не уви-и-жу его-о!
«Помрешь, и еще как! — Дед Рад смотрел на свою сверстницу, теперь желтую, как воск. — А какой красавицей она была когда-то! О-ох, какой крас-а-авицей!»
И панагюрец, боязливо оглянувшись, начал снова:
— Убит он, Карабелиха, убит, слышишь? Вместе с другими тремястами таких же, как он, с другими тремя тысячами, молодыми и зелеными, о, господи!.. Зарезали их — ху-ху-ху! А разве это грех, господи, разве это грех? Ху-ху-ху! Грех это, зверье бешеное? Ху-ху-ху!
Старуха вытаращила помутневшие глаза; руки ее, тяжелые, словно пасхальные свечи, свесились по сторонам лежанки.
Плач панагюрца перешел в кашель.
Прибежала испуганная Марга, взглянула на барыню и всплеснула руками — все было ясно. Она выскочила из комнаты, ушиблась, споткнувшись на лестнице.
— Божье проклятье, ой-ой!.. Свадьба и отпевание в один день! Барыня помирает, ой-ой-ой!
Женщины, сидевшие за свадебным столом около кухни, повскакали. Но Миндил, пристав, остановил их и сам пошел в покои умирающей. Дед Рад все кашлял. Пристав огляделся и поставил старика на ноги.
— Вставай, старая галоша, что раскис? Иди принеси уксус, будем ее в чувство приводить.
И он вытолкал деда Рада за дверь.
Миндил знал, что делать. Он сунул руки под подушку умирающей, нащупал там бархатную сумочку с перламутровой ручкой и, пыхтя, начал перекладывать ее содержимое в задние карманы своей куртки. Затем он снова сунул сумку на место — под тяжелую голову хозяйки.
Уксус, принесенный дедом, не понадобился: веки умирающей задрожали. Можно было бы, конечно, дать ей понюхать уксус, но какой в этом смысл! Зачем? Кому нужно, чтоб еще жила Карабелиха? Дед Рад, вытаращив глаза, подошел к старухе, но Миндил оттолкнул его руку.
— Оставь, не надо... Разве не видишь: помирает. И тем лучше!
Пристав был спокоен.
Служанка Марга уже доползла по лестнице до второго этажа и — бледная, растрепанная — вбежала в зал. Ничего нельзя было понять из ее слов. Но Миче побледнела и вскрикнула:
— Бабушка!
Глупая служанка! Дура набитая — дать бы ей как следует! Умерла старуха — экое чудо! Завтра ее и похоронят. Не могла уж помолчать! Что за брачная ночь будет после всего этого?.. Впрочем...
Гости опустили головы.
Но Миче опомнилась, оттолкнула мужа: пусть оставят ее наедине с ее горем. Пусть оставят!
Тут и жена кмета принялась обнимать Миче, ласкать, целовать. Пусть Миче возьмет себя в руки. Покойнице не поможешь. Завтра ее омоют, оденут и похоронят.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.