Хоро - [10]

Марга запричитала:

— Ох-ох, опустел Карабелевский дом, барыня, опусте-ел!..

Бедняжка служанка. Хотя кого теперь больше жалеть? Жена кмета рассердилась — как так опустел Карабелевский дом! Это голова у Марги пустая: зятя вводят в дом, а она...

— Иди умойся. Где ты была?

— Ни-и-где.

Марга задергалась. И вдруг повалилась.

— Барыня — водички, умираю, ох!

Белая ночь проникала в кухню через занавешенные окна. Жена кмета налила воды: в сущности, Марга — несчастное существо, она заслуживает сожаления.

А Марга, вытаращив глаза, озиралась, словно хотела бежать. Жена кмета прижала чашку с водой к ее губам.

— Ну, пей и опомнись, старуха. Умерла твоя хозяйка — подумаешь, чудо какое. Мы разве не умрем? Иди к покойнице, грех оставлять покойников одних.

Она проследила заботливым взглядом, пока служанка не скрылась в комнате Карабелихи, и пошла по лестнице.

«Миче, должно быть, поднялась наверх. Заперлась в какой-нибудь комнате. Ну, пусть поплачет».

Статная женщина поправила перед зеркалом прическу и вошла в свадебный зал.

Там говорил Ячо, прокурор. Он с трудом ворочал языком, но мысль его была строга и четка — нужно взять правильный курс. И знать, чего мы хотим. Хватит этой драчки партий. Отныне с одной стороны — разрушители, а с другой — все остальные.

— И нету в мире места, господа, — во всем мире — для обеих сторон: на земле будем существовать или только мы, или только они!

Жена кмета расчувствовалась, то есть выдавила слезу: ведь неудобно же явиться с сухими глазами и сообщить о случившемся! Она вытерла глаза и сказала дрожащим голосом:

— Господа, старуха Карабелева отдала богу душу!

Все встали. Полковник сделал торжественное лицо.

— Господа, стаканы. Стража, вина! По возможности сейчас же!

...Крещение, венчание, погребение — вот жизненный путь. — Полковник старательно подчеркивал каждое слово. — Полдень жизни — свадьба, вечер — погребение.

— В данном же трагическом случае, однако, уважаемое собрание, я имею честь вам напомнить о третьем начале жизни — ореоле чести и славы — о рождении.

...Полковник был выпивши — ведь и он человек, — но гости уже объелись, оратор же вошел во вкус; то умолкая, то что-то обдумывая, он все говорил и говорил, словно на занятиях словесности.

Жена кмета была неспокойна: Миче не появлялась.

«Возьмет да и отравится девушка. Все может статься, много на нее свалилось».

И не выдержало нежное сердце бездетной супруги кмета. Повертелась между гостями и выскочила из зала. Понятно — женщина. Посаженый, сделав вид, что ничего не заметил, продолжал тираду о рождении. Явление это — нечто более высокое, чем личная судьба человека, и по величию своему превосходит трагедию смерти.

— Вот, почитаемое собрание, это величественное сегодня совершается у нас на глазах. Вопреки смерти, размахивающей своей косой, вновь рождается наше отечество. Да-а, в крови...

Но тут вошел начальник околии и тревожно бросил:

— Господа, неприятность. Только не волноваться, прошу вас.

Полковник вскипел:

— Молчать!

Гости недоумевали. Начальник добавил:

— Наш храбрый пристав Миндилев вероломно убит, здесь, во дворе, под самыми окнами...

«Убит!»

Лица побелели. Никто, видно, не привык к этому слову. Полковник даже высунул кончик языка.

«Убит!»

Прокурор потрогал обеими руками очки, а молодой адъютант вытянулся в ожидании приказа.

Только кмет Нако сел, облокотившись на стол, и, прижав ладони к вискам, поднял вверх пальцы, словно голосовал.

Но вошла его жена, смущенно оглядела всех и обратилась к начальнику:

— Эй, жених, где же твоя невеста?

Статная женщина старалась обернуть это в шутку, но голос ее дрожал.

Сотир страшно побледнел. Вспомнил, наверное, женские следы в саду.

— Миче?!

— Нет ее. Весь дом обыскала. Я оставила ее на кухне, внизу. Возвращаюсь — нет ее... Спрашиваю Маргу, но от этой гусыни разве чего-нибудь добьешься...

Сотир с трудом перевел дыхание. Вынул револьвер. Кривой глаз выкатился — таков он, наверное, когда убивает. Повернулся на каблуках, что-то прошипел и вышел.

Полковник вращал глазами, ничего не понимая. Наконец решительно обернулся к адъютанту:

— Подпоручик, тревогу — сейчас же! И моего ординарца с конем! Постойте! Пошлите сюда первый встречный патруль: мы не можем опираться на эту паршивую полицию. Постойте! Начать немедленно аресты: каждого встречного, каждого без ис-клю-че-ния!

Адъютант третий раз стукнул каблуками и вышел. Нако забарабанил пальцами по виску.

«Поарестовываешь еще, подожди».

Будет дело... Раз начали убивать под окнами, значит, крестьяне, верно, подошли уже к городу... И неизвестно, кто до утра-то доживет...

Полковник сурово отрезал:

— Господа, по местам!

Затем подбоченился.

— На что это похоже? Убить полицейского пристава под нашими окнами!

И опять все замолкли. Нако вздохнул:

— Ну, это еще ничего. Может, какая-нибудь любовная история: Миндилев-то был бабником!..

Он помолчал и добавил:

— А вот другое, друго-о-е!

Ячо, прокурор, снова потрогал очки. Что другое? Повернулись к кмету и все остальные.

— Не поняли, что ли? Невесту украли. Свадьба-то впустую!

Гости переглянулись, широко раскрыв глаза. А может, им было смешно? Нако следил за ними и лукаво щурился. Да, убийство пристава, вероятно, связано с исчезновением новобрачной. Может быть, здесь целый заговор?