— Встань, Банта! — орал на него жандарм. — Не здесь. Пошел дальше!
Пан Яник, о котором пойдет речь, это не доктор Яник из министерства, не тот Яник, что застрелил землевладельца Ирсу, и даже не торговый посредник Яник, который прославился тем, что ему удались подряд триста двадцать шесть карамболей, а пан Яник, глава фирмы «Яник и Голечек, оптовая торговля бумагой и целлюлозой». Это вполне добропорядочный господин, только невысокого роста. Когда-то он ухаживал за барышней Северовой, а расстроившись после неудачного сватовства, так никогда и не женился; словом, во избежание недоразумений, речь пойдет о Янике по прозванию Оптовик.
Так вот, значит, этого пана Яника впутали в сыскные дела совершенно случайно, когда он отдыхал где-то на Сазаве; в то время искали Ружену Регнерову, убитую её женихом Индржихом Баштой; облив труп керосином, он сжег его да и закопал в лесу. Хотя Башту в убийстве уличили, но ни трупа, ни костей его жертвы найти не могли; уже девять дней блуждали жандармы по лесам, где Банта показывал им различные места; сыщики рылись и копали, но нигде ничего не обнаружили. Было ясно, что обессилевший Банта или сам запутался, или рассчитывает выиграть время. Этот Индржих Банта происходил из состоятельной семьи, но, скорее всего, акушер во время родов как-то повредил ему голову; словом, после этого у парня «колесиков не хватало»— такой он был чудной и распутный малый. Ну вот, девять дней водил Банта жандармов по лесам, сам бледный, как привидение; глаза бегают, веки дрожат от ужаса — страх глядеть, да и только, Жандармы таскались за ним по черничным кустам и болотам, от злости только что не кусались, а про себя думали: «Ну ладно, бестия, мы тебя изведем — все равно пощады запросишь!» Банта, едва переставлявший ноги от изнеможения, порою валился на землю и хрипел: «Вот здесь, здесь я ее закопал!»
Банта, шатаясь, поднимался и плелся еще немножко, пока снова не падал от усталости. Так и шествовала эта процессия: четыре жандарма, двое агентов в штатском, несколько лесников, дядьки с мотыгами и с трудом державшийся на ногах, мертвенно-бледный обломок человека — Индржих Банта.
Пан Яник познакомился с жандармами в трактире, и ему позволили сопровождать это трагическое шествие, то есть никто не гнал его — нечего, мол, тебе тут делать. К тому же, в запасе у пана Яника имелись коробочки сардинок, колбаса, коньяк и все такое прочее, что оказалось весьма кстати. Но на девятый день всем стало невмоготу. Совсем невмоготу. И пан Яник решил, что пойти еще раз его не заманишь. Жандармы прямо-таки ревели от ярости; лесники заявили, что с них довольно, что их давно ждут другие дела; дядьки с мотыгами ворчали, что за этакую каторгу двадцати крон в день мало, а рухнувший на землю Индржих Банта корчился в судорогах и уже не отвечал на крики и брань жандармов. И в эту полную безысходности минуту пан Яник совершил нечто неожиданное: он опустился перед Баштой на колени, сунул ему в руки бутерброд с ветчиной и жалостливо так произнес:
— Прошу, пан Банта, — ну вот, пан Банта, вы слышите?
Банта взвыл и разразился плачем.
— Я найду… найду… — всхлипывал он и попытался подняться; тут к нему подскочил один из тайных агентов и почти нежно подхватил под руки.
— Обопритесь на меня, пан Банта, — уговаривал он его, — пан Яник поддержит вас с другой стороны, вот так. А теперь, пан Банта, теперь вы покажете пану Янику, где это случилось, не правда ли?
Через час Индржих Банта, дымя сигаретой, стоял над неглубокой ямой, откуда торчала берцовая кость.
— Это труп Ружены Регнеровой? — подавленно спросил вахмистр Трнка.
— Да, — невозмутимо ответил Индржих Банта и стряхнул пальцем пепел прямо в разверстую яму. — Не угодно ли господам узнать что-нибудь еще?
— Послушайте, пан Яник, — восторгался вечером в трактире вахмистр Трнка. — Вы настоящий психолог, ничего не скажешь. Ваше здоровье, пан Яник! Парень растаял, стоило вам обратиться к нему: «Пан Банта!» Его человеческое достоинство страдало, видите ли! Мерзавец этакий! А мы-то, мы-то таскались за ним… Но ради бога — как вы догадались, что на него подействует вежливое обращение?
— Да просто, — ответствовал герой дня, от смущения заливаясь румянцем, — ничего особенного… У меня привычка такая, понимаете? Мне то есть жалко стало этого пана Башту, захотелось угостить его булочкой…
— Инстинкт, — определил вахмистр Трнка. — Вот это я называю нюх и знание людей. Ваше здоровье, пан Яник. Эх, жаль, надо бы вам работать по нашей части.
* * *
Некоторое время спустя ехал пан Яник ночным поездом в Братиславу — на общее собрание акционеров какой-то словацкой бумажной фабрики: пан Яник постоянно имел с нею дела и был весьма заинтересован в том, чтобы попасть на это заседание.
— Разбудите меня перед Братиславой, — попросил он проводника, — а то еще завезут на самую границу.
После этого пан Яник влез в купе спального вагона, радуясь, что едет один, улегся удобненько, словно покойничек, поразмышлял маленько о своей торговле и заснул. Он даже не сообразил, в котором часу проводник открыл купе новому пассажиру: раздевшись, тот взобрался на верхнюю полку. Спросонья пан Яник увидел над головой пару штанин и необычайно волосатые ноги, услышал кряхтенье человека, закутывающегося в одеяло; потом щелкнул выключатель, и снова все погрузилось в грохочущую колесным перестуком темноту.
