Холодный апрель - [64]

— Вы имеете в виду социальную систему? — спросил Александр.

— Политика, ориентированная на экологию, должна исходить из потребностей всего живого, — продолжал Хорст, не обратив внимания на вопрос. — Мы должны думать о будущем Земли как космического тела, о сохранении рек, морей, лесов, флоры и фауны, всей среды, в которой живем…

— Высокие речи должны звучать наверху. — Каппес стоял в дверях, указывая пальцем на потолок, и непонятно было, что он имел в виду — высоты власти или попросту верхний этаж.

— Конечно, конечно! — Хорст сразу пошел к лестнице. Он так и поднимался первым, не произнося ни слова.

Наверху женщины сидели за столом, тихо беседовали о своих делах. Уле безучастно сидел на диване в углу, читал газету.

— Девочки уже спят, — сказала Эльза.

Александр понял это как намек на то, что пора расходиться. Но Каппес, как видно, понял иначе.

— Можно покурить на балконе? — спросил он. И, не дожидаясь разрешения, словно бывал здесь не раз, открыл стеклянную дверь.

Александр вышел следом. Окатило влажной свежестью. Что-то было в ночном воздухе влекущее, — весной, что ли, пахло?

Дождь перестал и, похоже, больше не собирался: небо темнело, освобождалось от туч. И было совсем не холодно: то ли дождь обогрел землю, то ли ветер принес тепло с близкого отсюда Средиземноморья.

Балкон был своеобразный, в крыше вырезан квадрат и в нем — этакая ниша, закрытая со всех сторон. Широкий вид открывался отсюда только на небо: впереди громоздилась крутая крыша соседнего дома, из-за которого виднелся лишь небольшой участок освещенной улицы. По ней временами скользили машины, тихо, почти бесшумно проходили люди, все, как один, под зонтами.

Часы на кирхе хрипло пробили десять раз. И сразу, словно только и дожидался этого боя часов, Каппес придавил сигарету в пепельнице и повернулся к Александру.

— Вам здесь нравится?

— Нравится, — односложно ответил он.

— Хотели бы пожить подольше?

— Боюсь надоесть хозяевам.

— Пожить можно не только у Крюгеров.

— Увы, у меня срок визы…

— Визу можно продлить.

— А остальное?

— Что остальное?

— У меня ведь семья в Москве. Дочка там, Нелька, друзья, работа…

— Работа не волк, в лес не убежит, — по-русски сказал Каппес и засмеялся. — У меня правильное произношение?

— У вас великолепное произношение.

На языке вертелся вопрос: «Где вы так научились?» Но промолчал, не хотел развивать эту тему.

— А как вы оцениваете немецкую организованность? Ну, ту самую, которая в книге, — подсказал Каппес. — Где рассказывается о демонстрации протеста?

Александру не хотелось отвечать. Он с удовольствием бы просто постоял тут, послушал ночь. Но рядом был Хорст.

— Организовано здорово. Только больно уж протест пассивный. Ну собрались, ну подержались за руки. Кого обеспокоит такой протест?

— Мы же в демократической стране, — сказал Каппес. — Здесь правительство вынуждено считаться с мнением масс. Потому что они — избиратели.

— Когда-то социал-демократы убеждали людей, что с помощью избирательных бюллетеней можно остановить фашизм.

— Времена меняются.

— Прошлое всегда полезно вспомнить.

— Прошлое вашей страны?

— Нет, вашей. В двадцать втором году в баварском Кобурге восемьсот штурмовиков расправились с многотысячной антифашистской демонстрацией. Два дня после этого в городе буйствовал кровавый террор, и правительство не могло или не хотело заставить полицию помешать убийствам.

— Но что творилось у вас…

— У нас были свои беды, — перебил Александр. — Но совсем другие.

— Разве? — Каппес снова закурил, пустил дым в черное небо и положил сигарету. — У нас террор, и у вас террор. В одни и те же годы. Случайно ли? — Он усмехнулся. — Может, воздействие извне? Космические лучи?

— У нас — похоже, что так. На воздействие извне похоже.

— Интересно, что вы имеете в виду?

Конечно, интересно. Но не пересказывать же всего того, о чем говорят в московских компаниях. О безнациональной контрреволюции, обрядившейся в революционные одежды, пробравшейся к власти и извратившей светлые идеалы народа. Да и кому пересказывать? Разве они поймут?

Александр пожал плечами и зевнул.

— Извините, я хочу пойти спать.

— Мы с вами еще встретимся? — спросил Каппес.

— Не знаю.

— Обязательно встретимся. Нам есть о чем поговорить.

Александр снова пожал плечами, жеманно поклонился и вышел, сбежал по гулкой деревянной лестнице в свою детскую комнату.

Но как ни старался, долго не мог он уснуть, все думал о разговоре. Забирался под душную перину, через минуту откидывал ее, вставал, зажигал свет, открывал окно в пустой двор. Ниоткуда не доносилось ни единого звука, стояла совершенно глухая, гробовая тишина.

Часы на кирхе пробили двенадцать, и звон их показался оглушающим. Александр закрыл окно и, чтобы отвлечься от дум, начал листать первую взятую с полки детскую книжку. Книжка оказалась совершенно неожиданной для него: в картинках и коротких текстах рассказывалось о семье, о том, как и почему рождаются дети. Вот мама с дочкой моются под душем и девочка спрашивает, почему у мамы такой большой животик. На следующих страницах подробно рассказывалось, как сперматозоиды догоняют яйцеклетку, как один из них, изловчившись, проникает в нее, яйцеклетка начинает расти, превращается в маленького ребеночка, как он потом появляется на свет на радость сестренкам и братишкам. Вот на картинке во всю страницу папа и младший сынишка моются под душем, и сынишка спрашивает…