Холодные ключи - [55]

Шрифт
Интервал

— И ты оскорбился, — услышал Блейель себя со стороны. Он напряжённо ждал. Тёма–айна, что ты задумал? Ты помогал мне, спасал меня, но обернулся против меня, когда заметил, как далеко я зашёл. Я должен победить тебя. Это очень важно. Ты был бы не прочь перебросить меня обратно за порог.

— Да нет, не оскорбился. Конечно, это было некорректно. Бестактно. И коварно. Но шуту коварство дозволено. Не в том дело. Просто именно тогда я понял, что делать тут мне больше нечего. Если результат восьми лет таков, что я выступаю перед русскими в роли голубого, так почему бы мне не быть голубым в России. По крайней мере, не нужно будет правдами и неправдами изворачиваться, чтобы продлили визу. И если придётся заниматься всякой дрянью, то, по крайней мере, виноват я буду сам. И не буду больше думать, что все мои несчастья из–за того, что в моём паспорте стоит штамп «любая работа, кроме мытья задниц, запрещена». Восемь лет, и вот итог. Искать немку, которая из жалости вышла бы за меня замуж? Боже упаси. Тогда уж лучше вернуться голубым подпольщиком в землю обетованную, где мужчины такие ничтожества, что женщины толпами выходят замуж за иностранцев.

— Погоди–ка минуточку, ты что же, действительно…

— Не бойся, Матвей. Ты совершенно не в моём вкусе. Даже беззащитный, в бане.

Ветер. Как из выхлопной трубы. Небеса серые, низкие, река темнеет, словно в ней не вода, а нефть. Тёма, как обычно, в чёрной одежде, тёмные волосы, которые пора бы помыть, сосульками свисают на воротник, почти не шевелятся на ветру. Что это ты мне рассказываешь? Думаешь, я напугаюсь?

— Голубой в Кемерово. Можно бы написать великую драму, не так ли? Жизнь в подполье, тайные места, скрытые знаки. Против обычаев, против церкви, против нашей России. Против всех, в одиночку против всех, вдвоём против всех. Большая любовь жестоко испытывается на прочность, и вечный страх, что тебя разоблачат и линчуют.

You and me together
Fighting for our love
You and me together
Fighting for our love, [73] —

Он громко запел и заплясал вокруг Блейеля, в своей манере, грациозно, невесомо, раскидывал руки и взмахивал ногами, как в балете, так, что Блейель невольно оглянулся, не собралась ли уже готовая их линчевать толпа.

— Да нет, Матвей. Я и на это не способен. Я ушёл в подполье. Единственная борьба, которую я веду на голубом фронте — это борьба с Дмитрием Андреевичем. И когда ж его, наконец, бешеный медведь огуляет.

Теперь Блейель стоял, опершись на перила, а Артём напротив. Он слегка запыхался, потому что во время речи приплясывал дальше.

— Я спрятался. Притворился мёртвым. Поэтому–то так прекрасно ассистирую тебе в твоём помешательстве. Смотрю на тебя, чокаюсь с тобой, утешаюсь и думаю — ах, всё–таки мир уравновешен. Хоть кто–то может себе вообразить, что живёт полной жизнью.

Айна, подумал Блейель.

— Может, я завидую тебе, Блейель? Точно! Я козёл завидущий. Хотя, не только. Мне тебя ещё и жаль.

— Мне этого не нужно!

— Козёл сострадающий, ха–ха!

— Мне этого не нужно! — повторил Блейель визгливым голосом.

— Да, да, — неожиданно тихо ответил Артём, — конечно. Тебе это не нужно. Кому это вообще нужно. Но что же нам теперь делать? Конечно, можно было бы рассказать тебе про Соню. Про её мужа и маленького Колю, которые несколько лет назад попали в аварию — но нет, этого я тебе не расскажу, это тебя не касается. Да ты и так достаточно услышал, ведь так? А теперь давай честно — когда ты начинаешь узнавать такие вещи, ну, подробности, то есть, когда за приключенческую поездку или паломничество к духам на край света начинает просачиваться бытовуха, или ещё похуже — можешь ли ты объяснить, что тебе тут надо?

— Конечно, могу.

— Тогда ладно. Давай, озвучь. Или не стану тебе помогать с новым жильём.

— На следующие выходные приедет она. И по крайней мере до этого времени мне нужно оставаться здесь.

— Она?

— Она.

— А потом?

— А потом не твоё дело. На вопрос, что мне тут надо, я ответил.

— Думаешь?

— Приедет она. Вот мой ответ. И ты меня не задержишь.

Блеющий смех.

— Задерживать тебя я всё равно не собирался.

— Ты оставался восемь лет.

— Ого. Какая у тебя арифметика. Но, кроме того, что это сравнение не просто хромает, а и на ноги–то подняться не может, мне было чуть за двадцать, когда я приехал в Германию.

— Ну и что из этого?

— Что я тем не менее потерпел полный крах!

На этот раз он не просто коротко мекнул, а звучно разгоготался. Он согнулся и сотрясался, хлопал себя по ляжкам и не мог перестать.

Теперь ты сам — Дмитрий Андреевич, подумал Блейель, передёрнувшись. Он отошёл на несколько шагов и наблюдал за припадком волосатика. Совершенно безмятежно. Перед кулисами с чёрной рекой. Артём вихлялся, как марионетка, которую безжалостно трясёт кукольник, чтобы удержать разбегающуюся публику. Мне больше не нужно сражаться с тобой, подумал Блейель. Я победил тебя.

— У фрау Ворошиной… нашей соседки снизу, — пропыхтел Артём, отдышавшись, — морильщики выводили тараканов. Она уехала к родственникам в Новокузнецк, на недельку–другую. Ключ у меня есть. Если не сломаешь ничего важного, можешь перекантоваться у неё. Псих! Горе луковое! Заплатишь ей стоимость одной ночи в «Анилине», и она будет возносить небесам молитвы.


Рекомендуем почитать
Кенар и вьюга

В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.