Холодные ключи - [13]

— Вы его нарисуете?

— Я?

Карпова: «Да, да, да!»

— Вы имеете в виду… герра Фенглера? — в ужасе он бросил ручку обратно на стол. — Нет, нет, нет, я не могу. Я не умею, совсем. Правда.

Понимающий кивок.

— А какой он? Герр Фенглер? Хороший?

— О, да. Очень. Очень хороший.

Он почувствовал, что снова вспотел. От смущения он снова взял бокал и чуть было не выпил всё разом. Наталья тотчас подлила ещё. Соня стояла посередине и снимала всё, что происходило на диване, пока не зазвонил телефон и она не поспешила к столу. Люба вышла из туалета и что–то перекладывала в тесной прихожей. И, раз у Блейеля не обнаружилось никаких фотографий, Галина Карпова с Натальей принялись показывать ему свои. Время от времени шефиня зорко поглядывала на Соню, всё говорившую по телефону. Из того, что ему объясняли про родственников и домашних животных, он понял немногое, но вот сына фрау Карповой, кажется, звали Людовик. «Французское имя и немецкое имя», заставила она подтвердить Наталью. Гость так усердно кивал, что у него заболела шея, и всё повторял: «Чудесно, прелестно».

Пока не вернулся Артём с шашлыками.

Когда Матиас Блейель вышел из бюро каталог–сервиса под тёплое, бледно–голубое небо и сполна ощутил влияние выпитого (кроме того, лёгкую изжогу со вкусом маринада с красным перцем), мысль, что он находится в Сибири, показалась ему настолько нелепой, что он захихикал.

— Ваш портфель. — Артём появился рядом.

— Вот тебе на. Чуть было не… вот видите, вы снова меня спасли!

Он снова хихикнул. Переводчик потянул себя за бородку и мягко улыбнулся.

— Что теперь? Вздремнёте? Или походим, прогуляемся?

Блейель помедлил. Усталость прошла, он ощущал бодрость, такую, как после долгой ночи, прежде, когда он был молод. Но всё–таки он сказал «вздремну», и Артём повёл его в гостиницу. На этот раз они пошли другой дорогой и остановились на площади перед драмтеатром.

— Там, наверху, находится наша городская веб–камера. — Он указал на отверстие в середине фронтона одного из домов на площади.

— Я видел этот фонтан на фотографии, — подтвердил Блейель и подставил руку под одну из струй, бьющих из края чаши.

— Единственное место в нашем городишке, которое стоит сфотографировать.

— Да что вы, бросьте!

Артём засмеялся.

— Герр Блейель, пожалуйста, не смущайте нас вашей безграничной вежливостью. Кстати, здесь же поблизости проживает герр губернатор.

И он повернулся, чтобы идти дальше. За ним, на храме муз, с плаката между массивных, песочного цвета колонн улыбалась театральная труппа, благодарила публику за благосклонность в прошедшем сезоне. Актёры выглядели скорее как чиновники какого–нибудь ведомства или сотрудники посылторга.

Но Блейель не тронулся с места. Его снова разобрал смех. Ведь, откуда ни возьмись, перед ним появилась стрекоза — большая, синяя, прогудела мимо и скрылась между струй.

Если бы Илька увидела его здесь. Если бы он мог хотя бы рассказать ей обо всём. Если бы она стала слушать. Как прежде, или, по крайней мере, почти как прежде. Может быть, она поехала бы с ним — если бы Фенглер отправил его в поездку как семейного человека. Почему бы и нет. Вряд ли старикан выбрал своего посланника только за то, что он не женат. Восемь лет. Что толку о них сокрушаться? Они прошли, щёлк — и нету. Ему захотелось сфотографировать фонтан, но камера осталась в гостинице, да и стрекозу он всё равно не подкараулит. Вот бы поболтать с Илькой, обо всём, что пришло ему в голову; или, может, ещё и не пришло, но наверняка придёт, когда он её услышит. Хорошо бы поскорее. Он скоро снова ей позвонит.

Но пока он сгинул для всего света. И стрекоза, пропавшая в сверкающем, пенящемся куполе, больше не появлялась. Артём, поджидая своего захмелевшего питомца, описал пируэт на носке левой туфли, неожиданно ловко взмахнув правой ногой над одним из подстриженных шаром кустов, обрамлявших театральную площадь.

В гостинице Блейель, не раздеваясь, рухнул на кровать, снял только пиджак. На тумбочке стоял стакан из ванной, трижды он наливал воду из–под крана и пил. Вечером, в половине восьмого, за ним должен был зайти Артём, намечался ужин, с фрау Карповой и её коллективом. Ещё почти три часа, а он никак не мог вытряхнуть из головы терзавший его образ Ильки. Или взамен перед внутренним оком Блейеля выплывало декольте той Натальи, а уж этого–то никак нельзя было допускать. И почему он не ответил на вопрос Артёма «погуляем»? Попросил бы его рассказать, чем он занимался в Германии. Послушал бы и ещё раз поблагодарил за героическое вмешательство в офисе. И избежал бы гнетущих мыслей.

Он попытался отвлечься, разглядывая странные картины на стенах, но и это его не утешило, и в конце концов он отправился на прогулку один. Он приблизительно представлял, где находится, знал, что улица Кирова выведет его к реке, и удивился, увидев перед собой небольшой парк с аттракционами. Он размашисто зашагал между закусочными, палатками с пивом и каруселями (посетителей было немного) и скоро вышел на набережную, поднимавшуюся над рекой на высоту дома. Он повернул к мосту. Справа раскинулась Томь, широкая, медленная, почти чёрная, а слева пиликала назойливая музыка. По набережной, кроме него, прогуливались разве что юные парочки, то и дело сливавшиеся в поцелуе. За мостом, по которому в четыре ряда ездили машины и в два — трамваи, темнели заводы. Наверное, химические, предположил Блейель. Несколько труб изрыгали огонь в бледные небеса.