Холодная - [18]

Теодор нехорошо улыбнулся.

— Видно, Бог дураков любит, потому что у Понсонби и двух его соседей вдоль реки тем летом смыло несколько полей. У Понсонби вообще конный завод, кормить лошадей чем-то надо. Так что большая часть ячменя пошла ему. Меня успокаивает лишь то, что потоп я не подстраивал, но вообще-то он мне очень помог. У мистера Финли тем же летом во время грозы случился большой пожар. У меня — маленький. Но поскольку скота у меня тогда не было, все сено я продал ему, так что пошли в дело даже невозделанные поля. Мы даже получили кое-какую прибыль после того, как я выкупил дом.

Он посмотрел Эмме в глаза и иронично сообщил:

— Около пятидесяти фунтов.

Эмма не смогла удержаться от улыбки: ее поместье приносит в год в сто раз больше, а оно гораздо меньше Эшли-парка.

— Зато теперь у нас были кое-какие семена, кое-какие деньги и надежда.

Он помолчал, пока слуги убирали со стола, улыбнулся Мэри Джонсон. Она ответила легкой улыбкой, не ускользнувшей от Эммы. Она обиделась: ей он так нежно и ласково не улыбался.

— Можете идти, — резко сказала Эмма. Теодор осуждающе посмотрел на нее.

— Они и так уже уходят, Эмма, — она услышала в его голосе холод и пожалела о том, что сорвалась. Хорошее настроение Теодора пропало.

— Весной я искал какой-нибудь другой способ найти денег, не закладывая поместье, и пытался решить, как жить дальше. В конце концов, не каждый год у Понсонби будет смывать посевы ячменя, а у Финли — гореть стога. Но мне повезло, я женился на вас. Дальше вы знаете, — быстро и сухо закончил он свой рассказ.

Эмма ругала себя последними словами за вспышку ревности, не осмеливаясь снова заговорить с Теодором, так что десерт был съеден в полной тишине. Эмма ждала, когда можно будет выйти из-за стола, чтобы позорно спастись бегством, но Теодор подождал, пока слуги уберут со стола (снова легкий кивок в сторону Мэри Джонсон — и ответный) и выйдут из столовой, потом обратился к Эмме, лишив ее возможности бежать:

— Мадам, чем вам не угодила мисс Джонсон?

— День был трудным, я сорвалась. Простите, — после некоторого молчания бесстрастно ответила Эмма.

По лицу Теодора было ясно видно, что он не счел ее ответ убедительным. Эмме очень не понравилась его улыбка.

— Можете не говорить, ради Бога, мадам. Но будьте любезны обращаться со слугами в этом доме так, как они того заслуживают.

От холодного голоса мужа по телу Эммы пробежали мурашки. Она вскинула голову, и некоторое время они смотрели друг другу в глаза. Теодор коротко усмехнулся.

— Спокойной ночи, мадам. Надеюсь, вы найдете дорогу в свою комнату.

Игнорируя все правила вежливости, он вышел, оставив ее одну сидеть за столом. Тотчас же силы оставили Эмму, и она сгорбилась, в отчаянии кусая губы. Никто бы не назвал сейчас эту женщину Холодной Леди.

Эмма послала в свой городской дом и в поместье за вещами. Комплекты белья, шторы, одеяла, подушки, мебель, ковры, посуда… Она прекрасно знала, что в обоих домах чердаки настолько заставлены старой мебелью и завалены старыми вещами, что там пройти невозможно. А в доме Теодора все было настолько старо и убого, что вещи, пылившиеся на чердаках ее домов, здесь покажутся едва ли не новыми. Она могла бы заказать и новое, но подумала, что деньги еще пригодятся для других целей. И потом, если дом вдруг развалится на части, будет жалко новые вещи.

Она постоянно вспоминала о своей неудачной попытке соблазнения, и больше не пыталась повторить ее. Еще она старалась избегать Теодора. Это было не трудно: он уезжал рано утром, а возвращался очень поздно, весь грязный и усталый. У Эммы было ощущение, что он работает вместе с нанятыми рабочими на полях, или помогает восстанавливать дома, или выполняет еще какую-нибудь «грязную» работу. Она же продолжала уборку в доме.

Часто, засыпая в теплой постели, она вспоминала, что раньше здесь спал Теодор. Теперь он спит в большой холодной хозяйской спальне. Один. Кто она здесь? Кто-то вроде экономки, только имеет право сидеть за господским столом. Но она сама напросилась. Теодор даже не выставил никаких условий, вроде присмотра за домом. За это она тоже сама взялась. Оценит ли он?

Однажды Теодор присоединился к ней за ужином.

— Я пригласил рабочих для восстановления потолка в большой столовой. Вы не возражаете?

— Нет, не возражаю.

Эмма удивилась, что он вообще заговорил с ней. К сожалению, больше Теодор ничего не сказал.

— Я запретила входить слугам в эту комнату и в музыкальную гостиную, — нарушила она молчание.

— Миссис Кэмп сказала мне, — кивнул Теодор. — Разумно с вашей стороны, но несколько излишне. Мы уже говорили с ней об этом.

Эмма не поняла, обрадоваться ли его словам или огорчиться. С одной стороны, он сказал, что это разумно. С другой — излишне, мол, и без тебя все знают. Но в голосе Теодора она не услышал ни намека на насмешку, поэтому решила никак к его словам не относиться.

— Люстру придется продать, — с сожалением сказал Теодор. — Она слишком тяжелая.

— Жаль, — ответила Эмма. Она понимала, что Теодор прав. Было бы опасно оставить столь тяжелую вещь в разрушающемся доме. — Может быть, ее можно сохранить… до лучших времен?