Хокку заката, хокку рассвета - [37]

— Мне надо позвонить, — угрюмо сказал Черный Ягуар и набрал на фоне номер Департамента. Он долго препирался с диспетчером по поводу адреса. Он не решился сказать диспетчеру правду. Он не сумел сказать ему, что вот он, начальничек, подписавший приказ, сидит тут рядом, пьет чай и делает вид, что ждет, когда Черный Ягуар убьет его. Отморозок хлебал чай и равнодушно слушал ругань Черного Ягуара.

«Земля и Небо, что же такое, — вдруг сообразил Черный Ягуар и покрылся холодным потом. — Может быть, Отморозок и впрямь устал жить, но напоследок решил прихватить его с собой? Да-да, все сходится. Завтра его найдут умершим. А диспетчер знает адрес… Это подстава! Ох, Новая Зеландия, Новая Зеландия, что же мне делать?»

Отморозок кончил есть, убрал со стола, пока Черный Ягуар, напряженно сидел и лихорадочно обдумывал сложившееся положение.

— Пойдем в комнату, — спокойно предложил Отморозок. — Я хочу умереть в своем любимом кресле-качалке. Только подожди еще немного, мне надо послать одно сообщение. Пойдем-пойдем.

Они зашли в большую темную комнату.

— Свет! — громко сказал Отморозок и подошел к столу, на котором располагался стаци. Он начал набирать номер абонента. Черный Ягуар огляделся по сторонам. Бежевые обои. Изящная обстановка. Камин. Резная кровать. Затем он увидел на стене странные часы в виде домика, под домиком висела на пружине вывалившаяся из него механическая птица.

Ошарашенно Черный Ягуар повернулся к Отморозку. Что-то заклинило в его сознании. И тут в кармане раздался вызов кома. Переполненный предчувствием поездки в Новую Зеландию, он потерял бдительность: не только не обыскал квартиру, но и ком забыл отключить. Черный Ягуар вытащил ком из кармана. На линии был Лорд.

Все дороги ведут

из разлуки в разлуку,

такова эта жизнь.

28

Ощущение пустоты и падения. Нет слов. Нет мыслей. Нет звуков. Я просто падаю в пустоту. Вместе с этим креслом, с этой комнатой, этим миром… Беззвучно разлетаются оконные стекла, рушится здание, мне ничего не нужно. Самое легкое сейчас — умереть. Исчезнуть. Не быть. Достать пистолет и выстрелить себе в висок. Потому что едва я достигну дна, долечу, разобьюсь о камни — мне станет больно. Невыносимо больно. Страшно терять надежду, когда она последняя. Вместо Ягуара — Гамаюнов. Это он будет смотреть на звезды Южного полушария. Читать книги. Сочинять хокку.

Мертвая кукушка

висит на стене

бескрылою тенью.

В груди сжимается от боли сердце. Я долетел? Нет… Это просто старое больное сердце.

Гамаюнов непонимающе смотрит, как я откидываюсь в кресле.

— Вам плохо? — с подозрением спрашивает он.

Я киваю и показываю рукой на шкафчик.

— Лекарство… кеазол… на верхней полке. Тридцать капель.

Долгую секунду он смотрит на меня, словно ожидает подвоха, затем подходит к шкафчику и достает лекарство. А мог бы всего лишь коснуться пальцами шеи. Смерть от сердечного приступа. Только и всего. Это было бы легче.

Чему я удивляюсь? Тому, что Гамаюнов и есть Ягуар? Да, это удивительно… Но разве я такой же в реале, как в сети? Разве меньше народу я отправил на тот свет? Больше… Хоть и не своими руками. Мы все не такие, какими хотели бы быть. Он тоже должен сейчас ненавидеть меня. За разрушенный мир. За Лорда, которого уважал.

Боль постепенно проходит. Гамаюнов нервно ходит по комнате, берет со стола пачку сигарет, ввертит в руках…

— Зачем? — спрашивает он.

— Ты не ожидал, что я могу быть… таким?

— Ты — мразь.

Он кладет сигареты обратно и усаживается на стул рядом.

— Зачем ты всё это устроил? — глухо произносит он. — Ты хотел меня подставить?

— Да… Здесь сетевая камера. Она включится от кодового слова и начнет снимать. Но это не главное…

Мне уже легче. Кеазол действует быстро. Хорошее лекарство, импортное. В Большом городе такого не сыщешь, только у контрабандистов.

— Я сегодня слил всю информацию об экологах диким, — сообщаю я. — Наверное, она уже в Мировых сетях.

— Зачем? — повторяет свой вопрос Гамаюнов.

— Чай будешь? — спрашиваю я.

Я не знаю, что мне делать дальше. С камерой, с Ягуаром, с остатком своей жизни…

Он пьет чай. Ест ветчину. Равнодушно жует, не чувствуя вкуса. В пустом мире нет вкуса.

— Экологи готовят переворот, а я не хочу жить при новом режиме, — говорю я, стараясь не смотреть на Гамаюнова. — Ты представляешь, что здесь будет, когда мы придем к власти? Я долго не проживу, у меня больное сердце. Почему бы не уйти с пользой?

Он тоже не смотрит на меня. Я упал на дно пропасти, разбился о камни и обнаружил рядом с собой разбившегося Гамаюнова. Мне его не жаль. Но, наверное, это легче, когда больно не только тебе. Он мешает ложечкой чай в стакане и думает… Берет в руки забытую мной на столе книгу Оруэлла.

— Это настоящая? — спрашивает он. — О которой ты мне говорил?

— Настоящая, — киваю я. — Когда работал цензором, сохранил для себя.

— Я так и не прочитал.

— Возьми, прочитаешь. Впрочем, не бери. Опасно. Найдешь в Общем мире.

Я по-прежнему ненавижу Гамаюнова, но разговариваю с Ягуаром.

— И чего ты добьешься? — хмуро спрашивает он. — Думаешь, экологи испугаются какой-то шумихи в Закордонье? Плевать они на нее хотели! Они могут хоть сейчас власть взять. Вон и повод есть — беспорядки во Внешнем.