Ходи прямо, хлопец - [47]

Аннушка встала и тихо сказала:

— Спать пора.

И пошла к дому. Борис рванулся было за ней, но она движением руки остановила его, и он сел на прежнее место.

Все так же медленно, с хрустом давя ракушки, подошел Семен.

— Под чужую жену клинья подбиваешь, салага, — с угрозой сказал Семка.

— Дурак ты, если так думаешь, — ответил Борис.

— Ты, я вижу, сильно умный, придется тебе ума поубавить.

Борис не сразу нашелся с ответом, а Семен не стал дожидаться, когда он соберется с мыслями, — ушел.

Ночь, темная, глухая, беззвучно плыла над морем, над берегом. Борис лег на плоское днище байды, положил руки под голову. Он слился с этой байдой, с берегом, стал малой песчинкой огромной Земли и ощутил — не осознал, а именно ощутил — ее полет в бесконечном мраке Вселенной. Ощущение было сладостное и жуткое, будто заглянул в бездонную пропасть.

Ощущение космического полета длилось недолго, оно прошло, и Борисом овладели мысли об Аннушке. Он вспоминал, какая у нее нежная, с бархатистой кожей у запястья, рука, чувствовал солоноватый вкус ее слез на своих губах. О Семке он не думал, ни Генки, ни Семки для него сейчас не существовало.

Борис не заметил, как уснул. Разбудили его утренние голоса рыбаков, собиравшихся в море.

Вечером позвонил дядя — просил приехать. На следующее утро, встав вместе с рыбаками, Борис собрался в путь. На дороге его перехватила Аннушка.

— Если не трудно, зайдите на рыбоводную, отдайте Жене, — сказала она и протянула узелок. Пояснила: — Рубашки его тут.

— Конечно, не трудно, — охотно согласился Борис. — А на словах что передать? Или ничего не говорить?

Аннушка потупилась.

— Скажите, что на воскресенье я не приеду.

— Скажу! — обрадовался Борис. Не удержался, добавил: — И правильно, надо его на место поставить.

Аннушка не ответила, побежала к байдам, которые уже столкнули на воду. А Борис зашагал вдоль берега, к седьмой бригаде.

Небо быстро наливалось светом, и вода светлела. Черными штрихами рисовались на ней ставники, медленно двигались к ним темные байды с темными силуэтами людей.

Борис часто оглядывался и каждый раз пытался угадать силуэт Аннушки.

Чем ближе подходил Борис к седьмой бригаде, тем сильнее тревожила его мысль о Раисе. Видеть ее он сейчас не хотел. Разговаривать с ней было бы ему трудно: надо сказать, что он любит Аннушку. Сделать это не легко, но необходимо, иначе он не сможет уважать себя, не сможет смотреть Аннушке в глаза.

Дверь в магазин была перечеркнута железной штангой. Борис облегченно вздохнул. И тотчас решил: машины тут ждать не будет, пойдет дальше, а по дороге, у какого-нибудь мостика, можно и привал устроить и перехватить машину.

Так он и сделал. Опасливо косясь на окна общежития, задами вышел на шоссе и зашагал по обочине дороги, помахивая камышиной.

Он прошел так километра три. Навстречу попалась машина с рыбозавода — шла на рыбоприемный пункт. «Вот она меня и подберет на обратном пути», — решил Борис. Пошагал еще минут десять и, кинув на траву пиджачок, который уже давно нес на плече, прилег у дороги.

Вокруг стояла звонкая тишина. Комар еще только поднимался на крыло и не досаждал. В небе плыли чистые, безобидные облачка. Борис лежал лицом вверх, смотрел в небо, и казалось ему, что не облачка, а он плывет куда-то в неведомую даль.

Он, наверное, задремал, потому что услышал звук мотора не издали, а сразу рядом с собой. И голос Раисы:

— Борис, Борис, ты чего тут делаешь?

Она кричала из кабины, распахнув дверцу. Борис вскочил и ошалело глядел на девушку.

— Ты как сюда попал? — Раиса спрыгнула на землю,

— Да вот иду в поселок.

— Чего же ко мне не зашел?

— Я рано шел, не хотел будить?

— Не хотел будить! Ну и чудак же ты!

Шофер деликатно нажал на клаксон.

— Ладно, — сказала Раиса, — едем. Я на базу за товаром.

Борис взялся за борт грузовика.

— А может, ты в кабине хочешь? — спросила Раиса.

— Еще чего! — Легко подтянувшись на руках, Борис перекинул ногу в кузов.

— На обратном пути могу тебя захватить! — крикнула Раиса уже на ходу, приоткрыв дверцу.

— Я не знаю, когда обратно, — ответил Борис.

На пароме они распрощались.

— Я скоро обернусь, — напутствовала его Раиса, — буду ждать. Не вздумай пройти мимо. Когда бы ни было — заходи. Будить не бойся. Понял? — Она подморгнула ему обоими глазами.

— Ладно, там видно будет, — сказал Борис и зашагал к конторе рыбозавода.

Когда Борис в первый раз сошел на этот берег с катера, поселок показался ему маленьким, захудалым, неуютным. Но вот он пожил в бригаде, на берегу моря, где было всего три строения — общежитие, сарай для снастей и летняя печка, обнесенная загородкой из камыша. И теперь поселок ему казался чуть ли не городом. Еще бы: улица, обстроенная двухэтажными домами, с мальвами в палисадниках, с вывесками на чайной, на хлебном и на промтоварном магазинах.

И, странное дело, оттого, что поселок выглядел в его глазах иначе, сам себе Борис казался взрослей и значительней — этакий видавший виды, просоленный морем, дубленный ветрами рыбак. Правда, этого бывалого рыбака немного беспокоил вопрос: почему так вдруг вызвал его дядя? Григорий Пантелеевич сказал, чтобы он обязательно приехал, но не сказал зачем. Что могло случиться?