Ходи осматриваясь - [52]

— И что дальше? — полюбопытствовал я, стараясь придать голосу ровное звучание.

— А вот сейчас и поглядим, — усмехнулся он и пятерней пригладил челку. — Будьте любезны, откройте, пожалуйста, этот вот чемоданчик.

— Я никакого отношения к этому чемоданчику не имею.

— Да-а? — протянул он с неприкрытой издевкой. — Черт, вы же журналист. Могли бы придумать что-нибудь пооригинальней.

Он наклонился над кейсом, отщелкнул замочки, откинул крышку и присвистнул. Потом, точно лаская, провел пальцами по аккуратно упакованным, спрессованным стопкам зеленых купюр и спросил:

— Сколько здесь?

Я не отреагировал. Зато голос прорезался у господина Куликова. Сначала он что-то неразборчиво прошипел, затем прочистил горло и заговорил уже более внятно:

— Семьдесят пять тысяч. Но, послушайте, что тут происходит? Это мои — нет, вернее деньги нашего «Универс-банка». Мы получили час назад в… в общем, не важно, где положено. Банк даст все необходимые и исчерпывающие разъяснения.

— Почему они здесь?

— А почему я должен вам что-то объяснять? — вопросом на вопрос ответил Куликов. Похоже, он обрел былое самообладание. — Я завернул сюда по пути в банк, чтобы исполнить поручение руководства и передать господину Рогову кое-какую информацию. И я не обязан ни перед кем отчитываться, кроме своего начальства. Обращайтесь к нему, если дотянетесь. У вас что, есть соответствующие полномочия?

— Законник, да? — разозлился капитан. — Вы все можете, да? Всех можете к ногтю прижать, да?

Я слушал эту идиотскую перепалку, туго понимая логику происходящего. Получалось, что для Куликова разыгрывающийся фарс — такой же «приятный» сюрприз, как и для меня. Я решил вмешаться и тоже поинтересовался:

— В самом деле, кто вас уполномочил врываться в редакцию и учинять обыск?

— Мы получили сигнал, — окрысился капитан. — О шантаже и вымогательстве. И обыска никто не проводил: вот они — семьдесят с лишним штук зеленых! А полномочия, господа-товарищи, мы вам предъявим. Сейчас заберем в отдел и предъявим сколько хочешь полномочий — и даже с гаком.

— Остановитесь, капитан, — попытался я его образумить. — У вас ничего нет: ни заявителя, ни меченых банкнот, ни очевидцев — только какой-то мифический сигнал. Вы совершаете большую ошибку. Потом не оберетесь нешуточных неприятностей.

Чубчик поиграл желваками, и, ерничая, прогундосил:

— Неприятности? Напугали, как черта преисподней. Я эти неприятности половником хлебаю. И ничего, не поперхнулся ни разу. Все, хватит. Давайте, парни, ведите их в машину.

— Одну минутку, — заупрямился Куликов. — В присутствии прессы, — он кивнул в мою сторону, — решительно заявляю: я не сделаю ни шагу, пока не получу документ, в котором будет зафиксировано, что вы задержали деньги «Универс-банка» в общей сумме семьдесят пять тысяч долларов. И этот документ должен быть заверен сторонними свидетелями.

— Ага, — издевательски усмехнулся капитан, — опасаетесь? Не доверяете, значит? — Но, очевидно чувствуя слабость позиции, усмирил себя и обратился к молчаливой тройке у двери: — Давай, Костя, сделай. И по-быстрому.

Тот, кого назвали Костей, кивнул и выскользнул в коридор. Отсутствовал он недолго, минут пять: наверное, просто сунулся в апартаменты АХО напротив и приволок испуганную уборщицу тетю Клаву и востроглазого Виктора, радетеля о нашем редакционном хозяйстве. Бедняги растерянно хлопали глазами, обозревая странное сборище. Капитан торопился. Он нетерпеливым жестом руки выдернул вездесущего Костю, погнал к столу, где тот удобно расположился и замер в боевой готовности.

— Копирка есть? — буркнул капитан. — Так… Значит, пиши: «По достоверному сигналу, группа…»

Вся эта смехотворная канитель тянулась минут десять. Наконец потрясенные свидетели поставили свои автографы. Куликов сложил экземпляр фигового листка и запихал в портмоне.

— Удовлетворены? — осклабился капитан. — Тогда все вперед. Мы и так задержались. Двигайте, двигайте.

— Виктор, — остановил я ахошника. — Разыщите шефа, пожалуйста, и обо всем его проинформируйте. И поскорее.

— Довольно! — рявкнул капитан. — Пошли, пошли. — И несильно толкнул меня в спину.

Куликова, как удалось углядеть, повели к его собственному «Опелю», стоящему чуть поодаль и в ярких солнечных лучах роскошно переливающемуся перламутром. Меня же удостоили особой чести — запихнули в задрипанную милицейскую «Волгу». Машина всю дорогу старчески поскрипывала суставами, но неслась с ветерком, требовательно подмигивая проблесковым маячком, и уже минут через двадцать выбросила задержанного с группой захвата у железных ворот двухэтажного особнячка.

Мы проследовали мимо будки с постовым, вступили в небольшой дворик. Направились ко второму подъезду. У стойки дежурного капитан чуть задержался и о чем-то с ним переговорил. Потом мы поднялись по лестнице. Продефилировали по коридору и остановились у крашенной под орех деревянной двери. Капитан приоткрыл ее и, всунув голову, немногословно доложил:

— Есть. Доставили.

— Что-то долго, — раздался в ответ зычный голос. — Давай запускай.

Капитан велел двум сопровождающим далеко не удаляться и запустил меня в кабинет. Это была довольно вместительная комната. Прямо по центру Т-образно располагался большой письменный стол с узкой приставкой. Я увидел объемистого мужчину в полковничьей форме, несколько обрюзгшего, с изрядно прореженной серебристой шевелюрой. Неровный багрянец треугольником очерчивал широкий морщинистый лоб, над продолговатыми жесткими глазами и мясистым носом — либо гипертония, либо он успел уже основательно приложиться, но, разумеется, не к содержимому стоящего сбоку графина. Он молча рассматривал меня минуту, как сова — дохлую мышь, будто примериваясь, съедобна ли эта падаль или нет. Затем махнул капитану: