Ходи осматриваясь - [54]

Я согнал себя с патетических высот и поглядел на часы — почти пять. Подумалось о Наталье: звонила она — не звонила, и что навоображала, не застав меня в редакции? И о Саше, который обещал зайти вечером. Потом переключился на шефа. Донесли ли уже до него о приключении с его сотрудником? Попытался представить, какие мысли разгулялись в его осторожных мозгах и что он предпримет, и насколько оперативно. Потом я неожиданно задремал — неожиданно, потому что никогда еще днем, даже при беспредельном утомлении, мне не удавалось заставить себя уснуть.

Сон прихватил меня в весьма неудобной позе, и когда я проснулся, все тело корячило. Подмятую под бок руку свело, свисающие с топчана под неимоверным углом ноги онемели, и сильно ломило неестественно скривленную поясницу. Но пробудился я не от этого. От дежурки несся довольно громкий гомон. Мне показалось, что кто-то назвал мое имя. Я навострил уши. На лестнице, ведущей в цоколь, послышался топот — и не одной пары ног. Похоже, ко мне направлялись гости.

Клацнул замок, дверь со скрежетом растворилась. Некто в мундире — в сумеречном освещении я толком не разглядел — подал какой-то неопределенный знак и тут же сдавлено пояснил:

— Пожалуйста, выходите.

Я в недоумении шагнул к выходу, переступил порог и попал в объятия Шахова.

— Евгений Евгеньевич?! — захлебнулся я радостным возгласом.

— Я, я, — прогудело в ответ, и крепкая рука похлопала по спине, призывая к спокойствию. — Как ты, в норме?

— Теперь — в абсолютной, — сказал я искренне и оглянулся на переминавшихся по бокам людей.

Один был в темном костюме, двое других — в милицейской форме. Некто в мундире оказался майором с широким приятным лицом и умными глазами. Человек в штатском прокашлялся и неожиданно всунул мне в ладонь вялые пальцы. Я машинально их пожал.

— Заместитель начальника ГУВД Рябушкин, — представился он. — Хочу выразить вам искреннее сожаление по поводу этого злосчастного недоразумения.

— Недоразумения?

— Будьте уверены, мы во всем разберемся. И… — Он повернул голову к понурившемуся майору. — И крупно разберемся. Вы, по-моему, что-то хотели сказать?

Майор выпрямился, посмотрел мне в глаза и, заминаясь, произнес:

— Отдел приносит вам глубокие извинения, господин Рогов. Простите нас.

— Передайте Жданову, — заключило начальство, — завтра ждем вас обоих с самыми подробными объяснениями, ясно?

Майор потупил очи и удрученно кивнул. Шахов обменялся с высоким чином заверениями во взаимном уважении, попросил передать благодарность еще кому-то за оперативное вмешательство в этот отвратительный инцидент и, придерживая за локоть, потащил меня прочь из этих гостеприимных чертогов.

Прямо во внутреннем дворике нас дожидалась персональная черная «Волга». Чуть поодаль спесиво поблескивал под фонарем шикарный «Мерс», позади него выжидающе замерли две «Тойоты» с погашенными проблесковыми маячками и головами в форменных фуражках за опущенными окнами — очевидно сопровождающие вызволившей меня важной особы. Я кивнул в их сторону и шутливо поинтересовался:

— Наверно, всю Москву на ноги поставили?

— Всю не всю, но кое-кого пришлось потеребить, — усмехнулся Шахов. — Где твоя тачка?

— У редакции. Если еще не угнали.

— Тогда садись. Поехали. Там пересядем к тебе, и я провожу тебя до дому. Полагаю, ты собираешься мне кое-что рассказать, так ведь?

Я промолчал. После зачуханного чулана свежий вечерний воздух приятно щекотал гортань и слегка кружилась голова. Шофер проявил себя асом — хитро и рискованно лавируя в плотном потоке машин, он так быстро домчал нас до места, что я даже не успел собраться с мыслями и продумать предстоящий разговор.

У редакции мы передислоцировались в «девятку». Шахов велел водителю следовать за нами, но на всякий случай я продиктовал адрес.

— Ну так. Не гони, — призвал он, едва я переключил на четвертую передачу. — И начинай трясти свое грязное белье.

— Белье действительно грязное, — подтвердил я. — Но не мое.

Врать Шахову было совестно. К тому же за те восемь лет, что мы проработали вместе, мне не раз доводилось испытать на себе его прямо-таки фантастическую проницательность. Внешне он смахивал на преждевременно поседевшего юнца: густые волосы всегда живописно разметаны, точно причесывались пятерней; тонкий нос, сломанный когда-то в детстве, слегка скашивался набок, наделяя широкое щекастое лицо уморительной задиристостью; в мягкий подбородок чуть вдавлена забавная ямочка. В общем, неказистый простоватый мужичок. Но глаза — большие, переливчато-карие, они у него умели порой пробрать такой всевидящей колючей насмешливостью, что в смущении тянуло украдкой прощупать, не расстегнулась ли часом ширинка.

Однако я беспокоился напрасно. Мое соучастие в сокрытии преступления не всплыло на свет. Я поведал, будто знал о внесемейной пассии друга, и лишь упорное старание банка спрятать ее насторожило меня. Выдав этот несколько отредактированный вариант, я с опаской покосился на него. Но линия Борис-Тамара, похоже, Шахова совершенно не затронула. Взыграло ретивое прирожденного газетчика, и его внимание сразу же понеслось по другой колее.

— Мне кажется, — загорелся он, — что ты действительно вышел на весьма и весьма интересное дело. Пахнет крупной аферой. Надо основательно порыть. И подключить Ника. Как полагаешь? Пусть парень покопается со своей стороны — во всех этих финансовых протоках и потоках. А ты… Ты займись-ка вплотную Вайсманом. Может быть, пустой номер, но чует мое сердце: что-то с его смертью неладно. Эту самую Дарью разыщи — и поскорее: здесь несомненно что-то светит.