ПОСВЯЩАЕТСЯ ДЖО И ЛЕСЛИ
Вперед, к новым свершениям, девочки!
Целую и крепко обнимаю.
ПОСВЯЩАЮ АЛЕЛИ КИНГ
Адель, для меня было огромной честью общаться с тобой как с другом и крестной Фредди. Никогда не забуду доброту и дружбу, которыми ты и Дарли всегда одаривали меня.
Когда Джоани Бруер открыла входную дверь, первое, что бросилось ей в глаза, это полицейская форма. Она безуспешно попыталась закрыть дверь, что раньше ей частенько удавалось.
Когда большая нога твердо обосновалась на коврике у входной двери, она тяжело вздохнула.
— Его здесь нет, он только что ушел. Но он весь день провел со мной и, стало быть, того, из-за чего вы пришли за ним, он не совершал.
— Джоани…
Офицер в штатском внимательно изучал ее лицо несколько секунд, после чего перевел взгляд на крошечные ножки, утопавшие в грязных старых тапочках с розовыми страусовыми перьями и стоптанными пластмассовыми каблуками. Симпатичное лицо Джоани казалось напряженным в ярком электрическом свете прихожей. Тусклые светлые волосы были заколоты на макушке, а резко очерченные скулы придавали ее лицу похоронный вид. Лишенная обычного макияжа, она выглядела старше своих лет; скорее она была такой, как есть, — потрепанной и измученной.
Лишь голубые глаза выдавали волнение. Они были безутешными. Теперь она знала, зачем они здесь. И она не хотела слушать, что они собирались сказать, хотя и понимала — придется.
— Извини, Джоани, мы можем войти? — произнес мужчина в штатском, Ди Бакстер.
Когда она открыла пошире ободранную входную дверь, ее поведение изменилось.
— Ну, давайте, выкладывайте.
Ни один из вошедших не имел мужества смотреть на нее. Темноволосая дама-полицейский с пышной грудью нежно взяла Джоани за руку, но та отдернула ее с такой силой, что дама потеряла равновесие.
Атмосфера была напряженной. Никому из присутствующих не хотелось быть здесь, все понимали, что они нежеланные гости.
Джоани кивком пригласила пройти за собой. Комната была довольно убогой, но безукоризненно чистой. Полицейских поразило наличие большого сорокавосьмидюймового телевизора и мощной DVD-системы — это было заметно по их лицам. Выдавив улыбку, она произнесла:
— Не беспокойтесь, за все заплачено, квитанция на кухне.
Ее фраза повисла в тишине.
Дама в форме, оглядевшись, через открытую дверь увидела кухню; она направилась туда со словами:
— Поставлю чай, хорошо?
Ответа не последовало. Джоани села в старое, накрытое пледом кресло.
— Вы нашли ее, да?
Ди Бакстер кивнул.
Джоани судорожно сглотнула.
— Значит, она и вправду погибла?
Ди Бакстер вновь кивнул.
Джоани накрыла голову руками и зарыдала в голос, затем, спустя какое-то время, издала резкое всхлипывание, прежде чем заставила себя замолчать. Протерев глаза, она подняла голову. Подавлять эмоции было для нее обычным делом на протяжении жизни.
Она не простила бы себе, если бы продолжала плакать перед этими людьми. Глаза ее прояснились, когда она взглянула на фотографию, стоявшую на камине. Это был последний школьный снимок ее девочки, ее Киры. Голубые глаза малышки излучали радость. Она была красивой девочкой, ее последним ребенком, родившимся вне брака, как и остальные. По каким-то неведомым причинам Киру она любила больше всех.
Джоани слышала в ушах напряженное биение сердца, на мгновение ей почудилось, что она вот-вот потеряет сознание.
— Я говорила вам, что сама она не убежит, но вы не захотели слушать меня! — это звучало как обвинение. — Мой ребенок не бросил бы меня. Никогда! Но никто из вас не послушал.
Детектив вынул детское платьице из сумки, лежавшей на его коленях; оно было маленьким для одиннадцатилетней девочки. Кира пошла в Джоани — маленькая, тоненькая… Совсем недавно платьице было белое с мелкими голубыми цветочками. Теперь оно было перепачкано. Джоани точно знала, что произошло с ее ребенком.
— Мы нашли его вместе с телом. Мы хотим, чтобы ты…
Она вырвала платьице из его рук и поднесла к лицу, но оно, вопреки ожиданиям, издавало тошнотворный запах грязи — грязи и ненависти. Отнюдь не солнечный, нежный запах одиннадцатилетней девочки, у которой впереди вся жизнь.
Мысленно она увидела Киру, смеющуюся над какой-то шуткой. Она была хорошим ребенком, ее легко было растить.
На глаза вновь навернулись слезы. В эту минуту дама в форме принесла чай. При всем своем состоянии Джоани была рада, что та догадалась взять хорошие чашки, предназначенные для гостей. Для нее было важно, чтобы вокруг были красивые вещи. Особенно сейчас.
Они говорили ей что-то — она видела движущиеся губы, но ничего не слышала. В ушах звучал голос ее ребенка: она звала маму, а мама не пришла…
Теперь она покачивалась, прижимая к себе грязное платьице и беспрестанно шепча:
— Мое дитя, мое дитя…
— Один из полицейских спросил с печалью в голосе:
— Мне вызвать врача?
Ди Бакстер кивнул и отхлебнул чай. Кем бы ни была Джоани Бруер — а она была фигурой примечательной, известной всему полицейскому участку, — теперь перед ним сидела несчастная женщина, ребенка которой зверски убили.
К черту чай! Ему следовало бы захватить с собой бутылку хорошего виски, если и не для себя, то хотя бы для нее.
Теперь она не была Джоани Бруер, проституткой, пьяницей, давно уже забывшей о том, что значит жить в ладах с законом. Теперь она была матерью, горько оплакивающей своего погибшего ребенка, которого схватили прямо на улице, изнасиловали, а затем выбросили на свалку.
