Хочу быть в цирке дрессировщицей - [9]

Погибель

В январе 1918 года большевики, управившись с неотложными революционными делами, обратили взор к Церкви: декрет об отделении ее от государства был тезкой ельцинского и именовался «о свободе совести». Большевиков, впрочем, совесть мало заботила: им не давали спать несметные церковные богатства. Декрет объявлял национализацию церковного имущества: Церковь лишалась прав юридического лица, за верующими оставались лишь богослужебные помещения да кое-что из утвари и посуды.

Наиболее радикально подошли новые власти к грабежу монастырей. За предшествовавшие большевикам 1000 лет русской истории в России возникло около полутора тысяч обителей, скитов и монастырских подворий. Прикрыть все это хозяйство одним махом даже большевикам было непосильно, для начала в обители были назначены «монастырские комиссары» с полномочиями выписывать квитанции на отпуск монахам дров и давать разрешения пользоваться ризницами. Но к 22-му дело было сделано, имущество монастырей целиком отошло «государству рабочих и крестьян». В бывших обителях размещали коммуны, колонии беспризорников, концентрационные лагеря, в соборе Троице-Сергиевой Лавры устроили тир для красноармейцев. Из монахов образовывали «трудовые формирования», немощных отправляли в дома призрения.

В ряде случаев допускалось создание из братии «сельскохозяйственных артелей» с разрешением обрабатывать часть прежних монастырских земель. К началу коллективизации в 29-м году оказалось, что в сталинской России уже действует ряд «монастырских колхозов»; колхозы эти продолжали жить по монашескому уставу, пусть коллективистскому и социалистическому, с общим производством и потреблением, но все равно христианскому, — коммуны были признаны клерикальной «пятой колонной» и прикрыты.

Особая глава церковной советской истории посвящена «вскрытию мощей». Пик пришелся на 19-й год, когда были организованы соответствующие комиссии. Раки вскрывались, мощи святых отправлялись в краеведческие музеи, где в инвентарных описях именовались «трупы мумифицированные». Среди донесений в Совнарком сохранился рассказ об особенно кощунственных действиях как раз в отношении мощей Саввы Звенигородского: докладывалось, что один из членов комиссии, едва была вскрыта рака, «несколько раз плюнул на череп святого».

Преподобный Савва, «первоначальник» Саввино-Сторожевского монастыря, был учеником Сергия Радонежского, после смерти учителя — игуменом будущей Лавры; по просьбе звенигородского князя Юрия Дмитриевича, чьим духовником он был, в 1398 году Савва основал близ Звенигорода обитель. На этом месте, на горе Сторожа, стояла некогда колокольня со сторожевым сигнальным колоколом, отчего Звенигород и получил свое название, — так что обитель поставлена была, так сказать, на «громком» месте. После смерти преподобного в 1407 году могила его прослыла чудотворной, ей поклонялись и московские князья. В монастырь делали вклады Иван Грозный и Михаил Романов. Царь Алексей Михайлович, получивший по преданию знамение во время охоты, сделал Саввин монастырь своей загородной резиденцией, построив на его территории дворец и царицыны палаты, все это сохранилось; при нем мощи преподобного были перенесены в монастырский Рождественский собор. Последующие русские монархи — Петр Первый, Елисавета Петровна, Екатерина Великая, Николай Первый, Александр Второй, не говоря о великих князьях, — многократно посещали обитель и щедро ее одаривали. В 1887 году имя Саввы Звенигородского было внесено Синодом в святцы, уже тогда мощи его почитались чудотворными по всей России. Вплоть до 19-го года.

Судьба мощей Саввы — отдельный сюжет. Сначала они оставались на попечении ЧК, но затем череп и кости преподобного были вручены сотруднику Исторического музея на блюде с напутствием: блюдо забери в музей, а с костями делай что хочешь, — суеверные чекисты не решились саморучно с мощами расправиться. Семьдесят лет мощи хранились в семье историка, причем не без детективных перипетий, пока в 83-м не оказались в Свято-Даниловом.

Возрождение

Воссоздание древних русских монастырей в последние годы шло ударными темпами: в СССР их оставалось меньше десяти, на сегодня по России около трехсот. При этом некоторые, бывшие когда-то мужскими, возродились как женские: на мужскую часть российского населения, занятую больше делами земного характера, пьянством или стрельбой, реже, должно быть, нисходит благодать. Светские власти, даже вполне коммунистически ориентированные, относятся к возрождающимся обителям, как правило, благосклонно, — скажем, на Кубани «красный батька Кондрат» покровительствует Свято-Духовному Тимашевскому мужскому монастырю. Это следует объяснить не столько православным рвением вчерашних секретарей обкомов, сколько неимением у них иных, кроме церковных, общенациональных идей и святынь: ведь даже единственные почитаемые большевиками священными мощи не оказались чудотворными. Но не только из идеологического расчета вчерашние коммунисты, как и большинство атеистически воспитанных нынешних русских, льнут к церкви: мы чутки не к христианству даже, но к православному антуражу как таковому. Нам, как встарь, и поныне прежде прочего близок и внятен исконный оттенок язычества в поклонении чудесным источникам и святым мощам, чудотворным «точащим слезы» иконам, златым куполам, от которых «исходит свет»; нам уютно задаривать покойников крашеными яйцами, и даже колокольный звон не просто оповещает у нас о начале молитвы, как у греков, которые завели этот обычай, но доставляет «приятность Богу», то есть магически задабривает его. Все это дается без особого духовного напряжения: трудно подозревать, что, зовя священника окропить «святой водой» новую иномарку или торговую точку, хозяин делает это из порыва к самосовершенствованию, а не из суеверия. Разумеется, клир превосходно видит все это. Но Церковь, — в чем недруги ее, каковых тоже хватает, усматривают корысть, а адепты оправдывают исконным предназначением спасать заблудшие души, — всячески поощряет даже самые неуклюжие попытки вчерашних безбожников припасть к ней. Известны, как богомольны сегодня не только недавние большевики, но бандиты и воры. Скажем, в Переделкине храм при загородной резиденции Патриарха давно стал приходским для «солнцевских», а в Сергиевом Посаде, рассказывают, братва прекратила разборки друг с другом, решая «вопросы» не стрельбой, но в кельях местных старцев, как некогда братья Карамазовы. Все это характеризует духовное состояние общества, корчащегося в поисках утерянных жизненных основ. И странно было бы предположить, что из недр такого смятенного общества могут вдруг исторгнуться в массовом порядке и заселить триста обителей отличающиеся нездешней духовностью послушники.