Хлеб на каждый день - [25]
Чуть тебя не прославила. Планировался фильм о твоем хлебозаводе. Сценарий молодого автора, а исполнение мое. Там должна была быть и история этого предприятия с твоим участием. Но главный упор, естественно, на сегодняшний день. Хлебокомбинат будущего. Автоматика, шик, блеск, такой лучезарный рог изобилия, из которого вместе с хлебами сыплются торты, пряники, сухари. Я три дня проторчала на этом уважаемом предприятии, только-только стала понимать, что это такое — бункеры, дозаторы, расстоечные шкафы, как будущему фильму протрубили отбой. Новый сухарный цех у них в завале. Как объяснил красавчик главный инженер — «в стадии экспериментального становления». И сценарий отправлен на полку до лучших времен. Миша по этому поводу сказал: «Великоват сценарий, нужен маленький, для «Фитиля». Он вообще что-то у нас загрустил, и я ему ничем помочь не могу. Угрюм, пал духом, и не подступишься, молчит. Жду твоего возвращения, тебе он скажет, что его грызет. Тебя Мишка не просто любит, он тебе верит.
Слушай, а я ведь могла всю жизнь прожить и не узнать, как получаются сухари, — начинают с теста, выпекают, потом сушат, нарезают. Когда я сказала об этом Анастасии, она возмутилась: «Придурки! Ведь можно из магазинов забирать вчерашние нераскупленные батоны, нарезать и подсушивать!» Ты и не догадывался, какой рационализатор живет с тобой на одной лестничной площадке.
А я ничего за свою жизнь так и не изобрела. Ты напиши мне в письме, почему так получилось. С глазу на глаз ты мне правды не скажешь, пощадишь. Вот видишь, начала письмо, жалеючи тебя, а теперь стало жалко себя. Ты-то хоть меня любишь?
Береги себя. Твоя Зойка».
Серафим Петрович расстроился, прочитав письмо. Зойка в письмах проявлялась иначе, чем в живом общении, была щедрей на ласковое слово, беспощадней к себе. Он больше узнавал о ней, о ее работе, о Мише из писем, нежели тогда, когда виделся с ней или разговаривал по телефону.
Он решил, что пойдет в столовую к концу обеда. Не было сил встречаться с соседками по столу. Никто, ни Зойка, ни его друзья, ни соседка по лестничной площадке Анастасия, которая вела его домашнее хозяйство, не знали, какой чувствительной точкой в его сердце был Зойкин сын Миша. Зойке в голову не могло прийти, что слова «угрюм, пал духом» отзовутся в нем физической болью в сердце, и придется пить лекарство, и стоять у открытой форточки, чтобы унять эту боль.
«Дед, я приду к тебе насовсем, можно?» — так Миша просился к нему, когда был маленьким.
«Насовсем» — значит, на весь вечер, с ночевкой.
Приходил радостный, открытый, бросался к нему с порога. Серафим Петрович и счастлив был, и печалился, он знал, почему эта судорожная мальчишеская любовь обращена к нему с такой силой. Зойка считала: нам никто не нужен; чем плохой отец, лучше никакой. А мальчику нужен был отец. И Серафим Петрович страдал, что не может заменить его Мише. Не может погонять с ним мяч, отправиться пешком куда-нибудь далеко, пуститься наперегонки по полю или дорожке стадиона. Наверное, поэтому мальчик с ранних лет научился слушать. Причем не просто слушать, впитывать в себя чужие слова, но и думать при этом, искать свой ответ. Найти свой ответ, считал Серафим Петрович, великое дело для человека.
В старших классах Миша был пронизан какой-то несвойственной юношам нежностью к деду. Научился готовить по кулинарным книгам, чем озадачивал и даже пугал свою мать. Первое блюдо — картошку с мясом по-бретонски — он принес Серафиму Петровичу в кастрюле, завернутой в одеяло. Поставил кастрюлю на стол и сказал:
— Дед, если будет не вкусно, не ешь. А то ведь можешь из деликатности обмануть меня. А мне надо точно знать: получилось или не получилось.
Серафим Петрович отведал довольно вкусное варево и сказал не совсем то, что надо.
— Картошка и мясо — такая основа, что ее трудно испортить даже самой изысканной приправой.
— Значит, я зря потратил столько времени, зря старался?
— Может быть, и зря. По мне, картошка должна быть картошкой, мясо мясом, хлеб хлебом. А все эти гастрономические фокусы для тех, кто любит сложности, не довольствуется простотой.
Он не отбил этими словами желания у паренька готовить по книжке, но кулинарный талант, видимо, загубил. Серафиму Петровичу так же, как и Зойке, не нравились Мишины поварские наклонности. И откуда это в нем? Конечно, дед имеет к хлебу насущному не последнее отношение, но к Мише по наследству это перейти не могло, не родной ведь дед. Родной же отец, помнится, кастрюлями не интересовался. Он в воспоминаниях Серафима Петровича, так же, как и в Зойкиных, остался Толиком. Мальчиком, умеющим включать проигрыватель, гладить собственные брюки, напевая или насвистывая песенку, собираясь упорхнуть из дома. В Мише тоже порой просыпалась эта легкокрылость: то зажигался жгучим желанием иметь фирменные джинсы или портфель-дипломат, то, захлебываясь, рассказывал о какой-нибудь чепухе, вроде «а тот знал приемы каратэ и как шарахнет его, он и подошвы кверху». Но мать и Серафим Петрович успешно гасили эти всплески. Так же успешно, не спеша, загасил в нем Серафим Петрович страсть к кулинарии. Ел голубцы или пирог и помнил: обижать человека за эту прекрасную еду нельзя, но и нельзя, чтобы эта страсть его за собой потащила.
Герои рассказов интересны тем, что их жизнь не замыкается кругом своих сверстников. Как и в жизни, молодые рядом со старшими: работают вместе, помогают друг другу. В рассказах много размышлений о нашем времени, о месте молодого человека в жизни, о любви.
У героев книги писательницы Риммы Коваленко разные характеры, профессии и судьбы. И у всех одно общее желание — достигнуть счастья в работе, любви, в семье, детях. Но легкой дороги к счастью не бывает. И у каждого к нему свой путь. К открытию этой простой истины вместе с героями повестей и рассказов Р. Коваленко приходит и читатель.
С писательницей Риммой Коваленко читатель встречался на страницах журналов, знаком с ее сборником рассказов «Как было — не будет» и другими книгами.«Конвейер» — новая книга писательницы. В нее входят три повести: «Рядовой Яковлев», «Родня», «Конвейер».Все они написаны на неизменно волнующие автора морально-этические темы. Особенно близка Р. Коваленко судьба женщины, нашей современницы, детство и юность которой прошли в трудные годы Великой Отечественной войны.
Писатель Гавриил Федотов живет в Пензе. В разных издательствах страны (Пенза, Саратов, Москва) вышли его книги: сборники рассказов «Счастье матери», «Приметы времени», «Открытые двери», повести «Подруги» и «Одиннадцать», сборники повестей и рассказов «Друзья», «Бедовая», «Новый человек», «Близко к сердцу» и др. Повести «В тылу», «Тарас Харитонов» и «Любовь последняя…» различны по сюжету, но все они объединяются одной темой — темой труда, одним героем — человеком труда. Писатель ведет своего героя от понимания мира к ответственности за мир Правдиво, с художественной достоверностью показывая воздействие труда на формирование характера, писатель убеждает, как это важно, когда человеческое взросление проходит в труде. Высокую оценку повестям этой книги дал известный советский писатель Ефим Пермитин.
Новый роман талантливого прозаика Витаутаса Бубниса «Осеннее равноденствие» — о современной женщине. «Час судьбы» — многоплановое произведение. В событиях, связанных с крестьянской семьей Йотаутов, — отражение сложной жизни Литвы в период становления Советской власти. «Если у дерева подрубить корни, оно засохнет» — так говорит о необходимости возвращения в отчий дом главный герой романа — художник Саулюс Йотаута. Потому что отчий дом для него — это и родной очаг, и новая Литва.
В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.
В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.
«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».