— Ну ничего! — тихо кричит Таня. — Всё как-нибудь хорошо получится! — Она утешает деда Авдея, как он совсем недавно утешал своих коняг.
— Да ладно! — вздыхает дед Авдей. — Чего говорить! Мне вот за кормами надо. Поедешь?
Таня кивает головой.
— Тогда говори, кого запрягать! — радуется старый конюх.
— Рыжака!
— А сама небось хочешь Бабочку!
— Рыжака!
Таня и правда хочет Бабочку — она эту белую лошадку больше всех любит. Но дед Авдей говорил: Бабочка вчера работала. Надо и Рыжаку немного дать. Без работы конь застаивается и скучает.
Дед Авдей выводит Рыжака, запрягает его в сани. Здесь, на свету, хорошо видно, какой это ухоженный, чистый конь. Гладкая шерсть его так и отливает густо-коричневым огнём.
— Ты коня лучше не покорми, — строго говорит старый конюх, — а в чистоте содержи!.. Конь — это ж тебе не корова!
Хорошо ехать в санях, да ещё на свежем сене, да ещё по весеннему солнечному деньку!
— Ну, ми-лай! — покрикивает дед Авдей.
И Рыжак припускает рысью, глубоко впечатывая подковы в мягкий снег.
Тане очень хочется кого-нибудь встретить, чтоб из весёлых этих саней помахать рукой. Но улица, как на грех, пуста: час позднего утра — все на работе…
Таня оглядывается на деда Авдея. Старый конюх сидит угрюм и печален. На лице его глубоко видна каждая морщина, брови насуплены, из-под шапки так и сяк торчат редкие седые волосы.
— Вы чего, дедушка? — кричит Таня на всю улицу.
— Да так… Валерка-то небось баловать начнёт!
— А чего ему?
— Да очень он недолюбливает ихнего брата. — И старый конюх глазами показывает на Рыжака.
Они подъезжают к амбару. Здесь снег везде истоптан, изрублен автомобильными шинами, во многих местах протёрт до рыжей земли. Полозья саней противно скребутся по песку и мелким камешкам. На сердце у Тани вдруг становится неспокойно, тоскливо…
Кладовщик Валерка Мельников сидит, прижмурившись, на сухом чистом крыльце под солнышком, словно под душем. Заслышав сани, он открывает глаза, потягивается:
— Опять за пенсией приехали!
— Сам ты пенсионер! — сердится дед Авдей. — Молодой парень, а сидишь на женской должности.
— Я что, — спокойно отвечает Валерка, — а вот кони твои — это да: работать не работают, а корм потребляют исправно. Так кто ж они? Вот и выходит: либо пенсионеры, либо жулики. Уж сам выбирай!
Что ему ответишь? Кони ведь и правда работают мало, хоть в том и не виноваты.
— Ладно тебе, — примирительно говорит дед Авдей, — ты грузи. Твоё дело грузить, что положено. — Он подгоняет сани к самому крыльцу, чтоб Валерке было поближе таскать.
— А если вот, к примеру, трактор сломан? — Кладовщик лихо ворочает здоровенные мешки, с маху бросает их в сани. Сани кряхтят, потрескивают. — Если трактор сломан, ему разве кто горючего даст?
— Конь же не трактор, — говорит дед Авдей, — он ведь живой!
— А мне всё одно! — Валерка швыряет новый мешок. — Не работаешь, так и есть не проси! — Он вытирает шапкой мокрый лоб. — Кончено! Говори, дед, спасибо и отчаливай.
— Как же — кончено? — растерянно спрашивает старый конюх. — А ещё овса семь мешков. У меня записано! — Он лезет за пазуху.
— Нету вам, дармоедам, овса! Овёс я курям отправлю.
— Нам же положено! — строго, но как-то неуверенно говорит дед Авдей. — Вот же и бумага…
— Работать положено!
Старый конюх опускает голову и тихо просит:
— Ну дай хоть мешочка четыре!
У Тани сердце стучит, как молоток. Валерка молча уходит в амбар, один за другим выволакивает три мешка, кидает их в сани:
— Всё. Езжай!
Сани трогаются. Позабыв про Таню, дед Авдей уходит один с опущенной головой и опущенными руками. А рядом твёрдо ступает ни о чём не догадывающийся Рыжак.
— Зловредный ты, Валерка! — кричит Таня. — Злыдень!
— Иди-иди-иди отсюда! — Кладовщик отмахивается от неё как от мухи. — Заступники! — Он снова садится на крыльцо под солнечный дождик и закрывает глаза.
Вечером Таня жалуется деду. А дед молчит, медленно отхлёбывая чай из стакана.
— Скажи ему! — сердится Таня. — Ты ведь председатель!
— Председатель-то я председатель. А только кони ведь и правда не работают.
— Они же не виноваты!..
— Я их не виню. — Дед тихо-тихо ставит стакан и всё-таки он брякает о блюдце. — Мне их, может, жальче твоего жалко. Я с ними жизнь прожил. Хозяйство подымал. Да не один раз… Они мне дружней иного друга!..
— Раз дружней, так и заступись!..
— Да ведь они живут пока. Кормёжку получают…
— Пока! — Таня строго смотрит на деда. — А потом?
— Потом? Не знаю… Откуда я могу это знать? Думаю, когда-нибудь — не скоро! — их просто отпустят на волю: в лес, в поля… Будут жить, как лоси…