Хиросима - [23]

Утром 20 августа госпожа Накамура одевалась в доме свояченицы в Кабе, неподалеку от Нагацуки. У нее не было ни порезов, ни ожогов, но ее тошнило всю неделю, которую она с детьми провела с отцом Кляйнзорге и другими в доме иезуитов. Она принялась поправлять прическу и заметила, что после первого же движения на гребне остался целый клок волос; во второй раз произошло то же самое, и она сразу перестала причесываться. В течение следующих трех-четырех дней волосы продолжали выпадать сами по себе, пока она практически не облысела. Госпожа Накамура перестала выходить из дома, по сути, спрятавшись от людей. 26 августа они с младшей дочерью Миёко проснулись настолько слабыми, что не смогли встать. Сын и вторая дочь, делившиеся с матерью всеми ощущениями во время катастрофы и после нее, чувствовали себя нормально.

Примерно в то же время господин Танимото, который потерял счет дням, усердно обустраивая домашний алтарь в арендованном у друга полуразрушенном доме на окраине города, в Усиде, внезапно почувствовал общую слабость, усталость и жар и прилег на постель.

Эти четверо еще не осознавали, что у них странный своенравный недуг — позже его назовут лучевой болезнью.

Госпожа Сасаки испытывала ровную и постоянную боль, лежа в школе, носящей имя богини милосердия Каннон, города Хацукаити, в четырех остановках электрички от Хиросимы. Внутреннее заражение все еще не давало врачам нормально работать со сложным переломом левой ноги. Молодой человек из той же больницы, кажется, проявлял к ней симпатию — хоть она и была целиком поглощена страданиями, — а может, просто жалел ее. Он одолжил ей томик Мопассана на японском, и она попыталась читать, но не могла удерживать внимание дольше четырех-пяти минут.

В первые недели после взрыва больницы и травмпункты по всей Хиросиме были настолько переполнены, а их персонал работал так нестабильно (из-за подорванного здоровья и нерегулярности помощи извне), что пациентов приходилось постоянно перемещать с места на место. Госпожу Сасаки, которую уже перевозили три раза (два из них — на корабле), в конце августа доставили в инженерную школу в Хацукаити. Поскольку ее нога не заживала, а распухала все больше и больше, врачи наложили шины и девятого сентября отправили ее на машине в госпиталь Красного Креста в Хиросиме. Она впервые увидела руины города: до этого, когда ее несли по улицам, она была на грани обморока. И хотя ей уже описывали, как выглядит Хиросима, а сама она все еще испытывала страшную боль, зрелище ужаснуло и поразило ее, при этом одна вещь особенно испугала. Над всем — над обломками, в сточных канавах, вдоль берегов реки, среди битой черепицы и кровельного железа, — взбираясь на обугленные стволы деревьев, пробивалась свежая, яркая, сочная и радостная зелень; она росла даже на фундаментах разрушенных домов. Сорняки уже скрыли пепел, и на костях города цвели дикие цветы. Бомба не только пощадила корни растений, но и стимулировала их рост. Повсюду были васильки и алоэ, лебеда, вьюнки и лилейники, бобы с мохнатыми стручками, портулак, и репей, и кунжут, и мятлик, и пижма. В эпицентре взрыва особенно разрослась сенна, которая не только пробивалась через свои же старые обгоревшие стебли, но и тянулась вверх в местах, где ее и не было, — среди кирпичей и сквозь трещины в асфальте. Казалось, что вместе с бомбой на город сбросили тонны семян сенны.

В госпитале Красного Креста госпожу Сасаки передали на попечение доктору Сасаки. Теперь, спустя месяц после взрыва, в больнице восстановилось подобие порядка, то есть у пациентов, все еще лежавших в коридорах, по крайней мере появились циновки, на которых можно было спать, а запас медикаментов, использованных в первые дни, пополнился благодаря пожертвованиям из других городов — хоть и не в полном объеме. Доктор Сасаки, который на третью ночь после взрыва проспал дома 17 часов, с тех пор спал на циновке прямо в больнице — не больше шести часов в сутки; его и без того небольшое тело похудело на десять килограммов, и он все еще носил очки, которые одолжил у раненой медсестры.

Поскольку госпожа Сасаки чувствовала себя очень плохо и к тому же была женщиной (а еще, как он сам впоследствии признался, отчасти из-за совпадения фамилий), доктор Сасаки выделил ей место в особой палате, в которой в то время лежали всего восемь человек. Он опросил ее и записал в карточке на правильном тесно сбитом немецком языке, на котором делал все свои записи: «Mittelgrosse Patientin in gutem Ernährungszustand. Fraktur am linken Unterschenkelknochen mit Wunde; Anschwellung in der linken Unterschenkelgegend. Haut und sichtbare Schleimhäute mässig durchblutet und kein Oedema», отметив таким образом, что она была пациенткой среднего роста и что общее состояние ее здоровья было хорошим; что у нее открытый перелом левой большеберцовой кости и отек левой голени; что ее кожа и видимые слизистые оболочки покрыты петехиальной сыпью [20] — образованиями размером с рисинку, а иногда даже с соевый боб; что при этом ее голова, глаза, горло, легкие и сердце оставались здоровыми; и что у нее была лихорадка. Он хотел вправить ей перелом и наложить гипс, но гипс у него давно закончился, поэтому он просто уложил ее на циновку и прописал аспирин от лихорадки, глюкозу внутривенно и амилазу перорально от истощения (это, впрочем, он не записал в ее историю болезни, потому что от истощения страдали все). У нее обнаружился лишь один из странных симптомов, которые потом стали часто проявляться у его пациентов, — точечные кровоизлияния.