Хаос - [91]
Толпа ревела и бесновалась. Боде в отчаянии беспомощно озирался и, к своему вящему облегчению, заметил протискивающегося к нему Штрёссера.
— Штрёссер! Помогите нам ради Бога!
— Я все знаю. Уже весь город всполошен. Только спокойствие! Перво-наперво отошлите жену домой. Фрау Мария, вы здесь ничем не в силах помочь!
Он подал знак Лизе. Подавленная пасторша, сморкаясь в платок, поначалу спокойно дала сопроводить себя к дому, но на входе вдруг вырвалась и в новом приступе боли истошно крикнула в толпу:
— Помогите же! Всех прошу! Найдите моего ребенка! — и, жалобно стеная, рухнула на пороге.
Штрёссер тем временем озабоченно увещевал пастора:
— Только без излишней поспешности! Пропажа, конечно, разъяснится самым прозаическим образом. Это какая-то дьявольская игра! Незнакомый еврей! Да Куярову известна каждая мышь в городе! А это отребье явно уже было наготове!
— Где Куяров? Мне надо с ним…
Боде отчаянно завертел головой, однако пристав как сквозь землю провалился. Между тем собиралось все больше людей из его паствы.
Один из вновь прибывших подошел к нему.
— Господин пастор, — осторожно промолвил он. — Эти люди здесь — плохие люди. Сплошь темные личности! Вы говорите, что хотите обыскать дома евреев, тогда уж делайте это сами. Советую вам не привлекать чужаков…
— А как я успею сам? — вышел из себя Боде. — Что мне делать? Каждую минуту мой ребенок может погибнуть! Где же Берта, как не…
— Ваша правда. Только если господин пастор думает, что евреи…
— Я ничего не думаю и ничего не знаю! Кто вернет мне мою дочь, — завопил он дурным голосом, — тот мой спаситель и избавитель!
— Ну, как знаете! — покачал головой прихожанин и перевел окружающим последние слова Боде.
— Боде! — Штрёссер схватил пастора за плечи и встряхнул. — Господин пастор! Что вы творите?! Вспомните о вашей проповеди! Хотите нарушить заповеди, которые сами…
— Оставьте меня! — Боде негодующе стряхнул удерживающие его руки и оттолкнул Штрёссера. — Сейчас не время думать о проповедях и заповедях! Я ищу своего ребенка!
Доктор Штрёссер мрачно развернулся и, стуча палкой по брусчатке, отправился восвояси. На углу он еще раз обернулся. Пасторша сидела на пороге, тихонько скуля, рядом служанка Лиза завывала во весь голос. Боде с непокрытой головой трусил за вооруженной дубинами оравой, откатывающейся в направлении еврейского местечка.
Добравшись до дома, Штрёссер закрыл все ставни на окнах, запер дверь на засов, потом набил трубку и растянулся на кровати в полной решимости сегодня больше не покидать своего жилища, чтобы не печалиться ни о чем, что могло разразиться в городе.
— Какое счастье, что вы наконец вернулись, господин доктор! — воскликнул Ханземан, хлопотливый хозяин гостиницы, этнический немец из балтийских провинций, и шаркающим шагом направился к Хайнцу Ленсену, держа шляпу в руке. — Вы нашли большую синагогу? Простите, что не предупредил. Все может начаться каждую секунду.
— Что? — рассеянно спросил Хайнц, которого оклик вырвал из глубокой задумчивости.
— Ну… Погром на пороге. Солдаты в казармах уже выстроены на плацу в боевой готовности.
— Значит, они смогут вмешаться вовремя. — Хайнц бросил взгляд на подворотню напротив, где, как он давно заметил, день и ночь дежурили еврейские подростки. Вот и сейчас там патрулировали двое, едва ли вышедших из детского возраста, один из которых вдруг помчался прочь.
— Вмешаются? Это уж точно! — саркастически усмехнулся хозяин. — Вопрос только, на чьей стороне. Так оно лучше. Останьтесь сегодня в номере, хотя вам персонально ничего не грозит. Пристав уже вчера был у меня, просмотрел все бумаги и убедился, что господин доктор больше не еврей. Хорошо, что свидетельство о крещении приложено к вашему паспорту. Но в любом случае, настоятельно рекомендую вам остаться в гостинице. Может легко возникнуть путаница, и тогда…
— Чепуха! Я не верю в беспорядки!
— Что? Вы не верите? — хозяин выглядел чуть ли не обиженным. — Говорю вам, недели через две-три у меня в парадные комнаты на втором этаже заселятся весьма примечательные постояльцы…
— Какое это имеет отношение к погрому? — недоуменно спросил Хайнц.
— О, еще какое, прошу прощения! — воодушевился хозяин. — Вы-то уж должны знать, что евреи, где бы они ни были, повсюду поддерживают тесную связь. Каждый раз, когда где-либо маячит погром, после которого все разоряется и опустошается, а местная еврейская община оказывается на грани голодной смерти, тут-то они и собираются, в Германии и повсюду. А потом солидная комиссия из богатых евреев приезжает на место погрома и составляет отчет по оказанию материальной помощи. Ее обласкивает правительство, они беспрепятственно получают паспорта и визы и — само собой — приводят в страну капиталы. Номер для господ у меня уже подготовлен!
Информации для Хайнца уже было выше головы. Что ему сейчас требовалось, так это удалиться в свою большую комнату на первом этаже и без помех обдумать все события прошедшего дня.
Вполне намеренно давеча он не пошел в убранный к празднику дом Мойши Шленкера, а испросил дорогу к большой синагоге, надеясь там затеряться в толпе.
Чужеродность открывшейся картины охватила его еще на входе. Просторное, но узкое помещение заполняли до отказа мужчины и мальчики. Женщины нигде не просматривались. Все поголовно были накрыты длинными, похожими на тоги — как их там? — талитами. Некоторые закутались в них с головой, так что не разобрать ни лица, ни фигуры. Эти персонажи в их экзотической маскировке, ритмично раскачивающиеся вперед-назад, производили фантастическое впечатление. Впрочем, некоторые так кокетливо набросили свои палантины на плечи, что в мозгу Хайнца сверлил какой-то стих Гейне, который он никак не мог вспомнить. Основная же масса имитировала некие классические одеяния, драпировка которых живописно ниспадала складками…
Роман, написанный на немецком языке уроженкой Киева русскоязычной писательницей Катей Петровской, вызвал широкий резонанс и был многократно премирован, в частности, за то, что автор нашла способ описать неописуемые события прошлого века (в числе которых война, Холокост и Бабий Яр) как события семейной истории и любовно сплела все, что знала о своих предках, в завораживающую повествовательную ткань. Этот роман отсылает к способу письма В. Г. Зебальда, в прозе которого, по словам исследователя, «отраженный взгляд – ответный взгляд прошлого – пересоздает смотрящего» (М.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.
20 июня на главной сцене Литературного фестиваля на Красной площади были объявлены семь лауреатов премии «Лицей». В книгу включены тексты победителей — прозаиков Катерины Кожевиной, Ислама Ханипаева, Екатерины Макаровой, Таши Соколовой и поэтов Ивана Купреянова, Михаила Бордуновского, Сорина Брута. Тексты произведений печатаются в авторской редакции. Используется нецензурная брань.
Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.