Хаос - [13]
— Я скажу! — Шана хлопнула ладонью по столу. — Ты все еще не понимаешь, что за письма сочиняет целый день твой друг Вольф? Просительные письма! Побирушные письма, насквозь пропитанные ложью и надувательством! А мой отец платит за то, чтобы мы по ним получили деньги, которые пришлют бедные люди, у которых их выманят, бессовестно пользуясь их добротой.
— Боже сохрани! — в ужасе воскликнул Йосл.
— Дай мне сказать! — не унималась Шана. — Знаю, ты не примешь таких денег, а если примешь, у нас с тобой все кончено! А вам да будет известно, — сверкнула она глазами на писца и заказчика, — мы с Йослом не хотим иметь с подобным жульничеством ничего общего! Ничего! Слышите, ничего! И даже слушать об этом не желаем! Слава богу, мы сами по себе и уже не дети. Мы намерены вырваться из всей этой грязи. Снимем квартиру, в которой будем жить и работать. Работать — не попрошайничать! И ни от кого больше не примем подарков — ни от родственников, ни от чужих. Пришло время и нам, евреям, работать.
За этим мы и уехали за границу, потому что русские не разрешали нам работать и закрыли перед нами двери всех учебных заведений. Я хорошо понимаю, что там большинство вынуждено жить подаянием, им ведь не дают заниматься ни ремеслом, ни сельским хозяйством. И все-таки многие трудятся, пусть и тяжело. Особенно молодые. Но мы теперь в Германии, в свободной стране! Здесь получить работу может каждый! И стыдно попрошайничать и выуживать деньги, пусть и без мошенничества! Стыдно перед собой и перед людьми! Стыдно перед немецкими евреями! Мы с Йослом найдем свою дорогу, даже без посторонней помощи. Но думаю, любой немецкий еврей с удовольствием укажет нам путь, на котором мы можем чего-то достичь! Хватит позора унижений и обмана! Идем, Йосл! Нам пора!
Она порывисто вскочила, сжав оторопевшему Йослу плечо.
— Сядь, детка! — миролюбиво сказал Берл Вайнштейн. — Посидите оба! Разве я намеревался сделать что-то порочное? Возможно, я ошибался. Возможно, я так стар, что не понимаю веяния новых времен. Но человеку надо дать высказаться.
Шана передернула плечами и присела на краешек стула.
— Ты причинила мне боль, дочка, — печально покачал головой Берл. — Мое собственное дитя называет меня мошенником! Мое дитя верит, что я способен обмануть человека. За всю свою жизнь — а я уже далеко не молод — за всю свою долгую жизнь я не выманил ни у кого ни пфеннига! Чтобы я хоть раз кого-то обдурил — да я лучше умру!
Шана вскинула руку к письмам и прошипела:
— Лифшиц!
— Говоришь «Лифшиц» и думаешь, подловила меня? Потому что человек, получивший письмо, отправит средства на имя несуществующего Эфраима Лифшица, а получит их Йосл Шленкер?
— Я не возьму! — вскрикнул очнувшийся от оцепенения Йосл. — Ни пфеннига! Я, слава богу, не нуждаюсь. Нам пока есть на что жить. А если бы и не было, все равно не взял бы!
— Хочешь бери, хочешь нет, — твердо отрезал Берл. — Только сначала подожди, посмотри, что придет и придет ли что. Твое дело, на что пустишь деньги. Письма так и так уйдут, и на этом я свой долг выполнил. — Он повернулся к Шане. — Так вот, отвечаю тебе. Человеку, который посылает деньги, без разницы, кто их получит: Лифшиц, Шленкер ли или Клацке. Он не знает ни того, ни другого, ни третьего, и знать не желает. Единственное, чего он хочет, это соблюсти мицву, святую заповедь благотворительности. Он дает и счастлив, что исполнил закон и сотворил благое дело. И говорю тебе, похвально, много похвальнее давать, чем брать. Так что он должен еще быть мне благодарен, что я даю ему возможность делать это, и очень удобную возможность.
— Но, — возразила Шана, — есть другие, кому помощь нужна больше!
— Кому нужна, тот пусть и просит. И просят, поверь мне, не только в письмах, но и лично. А если нуждающиеся не пишут и не приходят, то у благодетеля нет повода и помогать. Ему что, бегать за ними и умолять взять? Нет уж, он желает, чтобы к нему обратились, и тому давать. Если я пишу, а он посылает, мы оба знаем, кто получит деньги. А если платить безадресно, то помощь может попасть в руки мошенника или негодяя, который пустит их на ветер. Я же в курсе, на что пойдут средства. Хотя бы «на работу», — добавил он, идя на компромисс.
— Хочешь сказать, что в этих письмах чистая правда? — спросил Йосл. — Они же определенно сплошной обман!
— Видишь, Йосл! — внушительно произнес Берл. — Ты не прочел ни одного письма, но заведомо уверен, что правды в них быть не может. Откуда такое суждение? Может, здравый смысл подсказывает, что одной правдой не обойтись? Да и что есть правда? Возьми любую газету, посмотри рекламу. В каждой утверждается, что его товар лучший. Это правда или ложь? Ни то, ни другое. Читатель понимает, что продавец, желая продать свой товар, преувеличивает. Если бы он написал по правде, товар, мол, среднего качества, любой подумает: значит, совсем уж плохой — и не станет покупать. И получается, что именно теперь продавец вводит в заблуждение, причем себе в убыток. Так что правда — это своего рода ложь, и все — только слова. А на деле обман лишь там, где творится несправедливость, где человеку наносят ущерб. А кому ущерб от наших писем? Кто обманут?
Les trois mousquetaires. Текст издания А. С. Суворина, Санкт-Петербург, 1904.
Он встретил другую женщину. Брак разрушен. От него осталось только судебное дозволение общаться с детьми «в разумных пределах». И теперь он живет от воскресенья до воскресенья…
Василий Зубакин написал авантюрный роман о жизни ровесника ХХ века барона д’Астье – аристократа из высшего парижского света, поэта-декадента, наркомана, ловеласа, флотского офицера, героя-подпольщика, одного из руководителей Французского Сопротивления, а потом – участника глобальной борьбы за мир и даже лауреата международной Ленинской премии. «В его квартире висят портреты его предков; почти все они были министрами внутренних дел: кто у Наполеона, кто у Луи-Филиппа… Генерал де Голль назначил д’Астье министром внутренних дел.
А вы когда-нибудь слышали о северокорейских белых собаках Пхунсанкэ? Или о том, как устроен северокорейский общепит и что там подают? А о том, каков быт простых северокорейских товарищей? Действия разворачиваются на северо-востоке Северной Кореи в приморском городе Расон. В книге рассказывается о том, как страна "переживала" отголоски мировой пандемии, откуда в Расоне появились россияне и о взгляде дальневосточницы, прожившей почти три года в Северной Корее, на эту страну изнутри.
Герои книги Николая Димчевского — наши современники, люди старшего и среднего поколения, характеры сильные, самобытные, их жизнь пронизана глубоким драматизмом. Главный герой повести «Дед» — пожилой сельский фельдшер. Это поистине мастер на все руки — он и плотник, и столяр, и пасечник, и человек сложной и трагической судьбы, прекрасный специалист в своем лекарском деле. Повесть «Только не забудь» — о войне, о последних ее двух годах. Тяжелая тыловая жизнь показана глазами юноши-школьника, так и не сумевшего вырваться на фронт, куда он, как и многие его сверстники, стремился.
"... У меня есть собака, а значит у меня есть кусочек души. И когда мне бывает грустно, а знаешь ли ты, что значит собака, когда тебе грустно? Так вот, когда мне бывает грустно я говорю ей :' Собака, а хочешь я буду твоей собакой?" ..." Много-много лет назад я где-то прочла этот перевод чьего то стихотворения и запомнила его на всю жизнь. Так вышло, что это стало девизом моей жизни...
Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.