Ханский ярлык - [12]
За исполнением этих велений строго следили тиуны>8, десятские, сотские. И если у кого из мизинных обнаруживали горящую лучину без посудины с водой, того нещадно секли. А ежели в этом уличали кого из вятших людей — дружинника или боярина,— на того налагался штраф от двух до десяти гривен. Это были немалые деньги, если корова тогда стоила гривну.
Призвав к себе однажды Михаила, князь Святослав заговорил:
— Ну что, брат, тебе уж одиннадцать лет, пора, наверно, и в поход идти. Дед-то наш, Ярослав Всеволодович, Царствие ему Небесное, в эти годы и отправился в свой первый поход.
— Я готов,— отвечал Михаил, не скрывая радости,— На кого пойдем?
— На великого князя Дмитрия Александровича.
— Как? На своего? — удивился княжич.
— А вот так, Миша. Он ведь за рубеж бегал от Андрея-то, привел чуженинов, сейчас сидит в Переяславле, сбирает полки, сказывают, на нас идти готовится.
— Но он же со своим братом Андреем поссорился, мы-то при чем?
— Ты что, трусишь, Миша?
— Я? Трушу? — покраснел от возмущения княжич.—Да я... Да если хочешь знать...
— Ну, значит, едешь,— сказал Святослав, вполне удовлетворенный, что заставил возмутиться брата.
Для отрока обвинение в трусости страшнее смерти.
— Ладно, не сердись,— полуобнял Святослав брата.— Андрей Александрович сейчас в Орде, так что мы должны упредить Дмитрия. Я же не один иду, со мной и московский князь.
— Данила Александрович?
— Ну да. И новгородцы полк прислали.
— А Сысоя можно взять с собой?
— Какого Сысоя?
— Брата моего молочного.
— Он зелен еще для рати.
— Но я же еду.
— Ты — другое дело. Ты — будущий князь, тебе пора на-тариваться полки устраивать, исполчать. А Сысою подрасти надо. Заусеть хотя бы.
— Как заусеть?
— Ну, ус отрастить...
Отпустив брата, князь Святослав призвал к себе его кормильца.
— Поедешь в поход с Михаилом ныне. Идем на Переяславль. Мне будет не до отрока, объясняй ему все сам. Если случится сеча, пусть со стороны смотрит, не суется. Скажешь, мол, князю самому не обязательно лезти в пекло, на то воины есть. Его, мол, дело — управлять.
— Хорошо, Святослав Ярославич, я знаю свое дело.
Из Москвы от князя Данилы прискакал гонец с грамотой, в которой было сказано, что он будет ждать Святослава у Дмитрова, откуда они и пойдут вместе на Переяславль.
Новгородцев к Твери привел посадник Семен Михайлович — уже немолодой муж с прошитой проседью окладистой бородой, в бахтерце из тускло поблескивавших блях.
Дружина тверская выезжала из города через Владимирские ворота. Новгородцы в это время уже уходили вдоль Волги за своими телегами, на которых везли не только свое пропитание, но и доспехи с оружием. С их стороны доносилось пение.
— Давай догоним их,— предложил Михаил пестуну.
— Давай,— согласился Александр Маркович.
И они поскакали, обогнали свой полк, догнали новгородцев, перевели коней на шаг. Новгородцы пели весело и лихо, и эхо в лесу им вторило: Эх, заратились славяне, Скидавали сапоги, ги-ги-ги, И врага рубили славно, Как положено всегда, да-да-да.
Отзве-отзвенела сеча, Обуваться нам пора, ра-ра-ра, Но остались без хозяев Сто четыре сапога, га-га-га.
Тонкий голос хватал ввысь со слезинкой: Ох, не жди, хозяйка, к дому Славянина своего, го-го-го.
И хор подхватывал: Ему оченьки вынает Черный ворон во степи, пи-пи-пи.
Но все равно веселье перебивает слезинку: Кружат вороны над нами, Ждут поживы поклевать, вать-вать-вать, Но пока нам светит солнце, Мы не станем горевать, вать-вать.
И словно эхо звучало повторно и звонко: И-эх, мы не станем горевать, вать-вать.
— А кто это — славяне? — спросил княжич пестуна.
— Это новгородцы так себя называют в отличие от полян.
— А поляне — это киевляне? Да?
— Совершенно верно. Молодец, что помнишь.
— А зачем они сапоги сымают?
— Да у них, у славян, от веку так заведено — в сечу босыми идти.
— А зачем?
— А спроси их. Може, для бережения сапог, а може, как раз для того, как в песне поется, чтоб легче потери считать после драки. А може, для того, чтоб с мертвых после не сдирать обутки.
Вечером, когда уж село солнце и стали полки останавливаться на ночевку, княжич с пестуном вернулись к своим тверичанам.
Александр Маркович расседлал обоих коней, привязал к княжьей повозке, задал им овса. Стали с княжичем постели устраивать, расстелили потники, под головы седла уложили. Рядом дружинники разожгли костер, чтобы дымом унять комаров.
Пестун укрыл княжича своим корзном>9, сунул пирог капустный.
— Пожуй, Михаил, пока домашнее есть.
Их отыскал Святослав, спросил:
— Ну, как?
— Все ладом, князь,— отвечал пестун.— Не хочешь ли пирога, Святослав Ярославич?
— Давай,— Князь взял пирог, присел около, стал есть. Потом, вздохнув, сказал: — Вот никак не думал, что на родной город ратью пойду.
— А ты в Переяславле родился? — спросил княжич.
— Ну да. Там и постригали. А когда татары пришли, город сожгли, мать убили, меня мальцом в полон увели.
— Так ты и в плену был? — удивился княжич.
— Был, брат. Там и татарскому языку выучился. Отец потом выкупил меня за немалые деньги. Так что, брат, я тоже сиротой возрос, маму едва помню. Тебе больше повезло, Миша, мать вон в поход пирогами нагрузила.
