Хаидэ - [46]

— Лев! Лев забрал его и сделал собой! Там ничего не осталось, потому что все одежды князь снял и сложил, когда при мне сам вошел в клетку и простирая руки, пошел к… к…

Клетка была пуста, лишь отпечатки огромных лап поверх свежих пятен крови.

Лев навсегда исчез из предгорий, и матери еще несколько лет не выпускали детей за пределы деревень и рядом с ними всегда находился охотник с копьем и луком.

А с недавних пор на ярмарках и больших базарах в тяжелой клетке из бревен стали возить большого серого льва с покореженной мордой и оборванным круглым ухом. И люди, платя монетки, толпились в нескольких шагах от клетки, ахая и следя, как зверь одним движением лапы убивает вброшенную козу и рвет на части еще живое мясо. Говорили шепотом, что лев давно убил свою смерть, и каждый, кто осмелится посягнуть на его вечную жизнь, будет убит сразу или сойдет с ума, как старый князь и, раздевшись, сам отдаст себя зверю, радуясь и смеясь перед последней мукой.

Глава 12

В родной деревне, где дома прирастали к огромным стволам, а с жердяных террас через густую листву была видна белая от солнца пустыня, знали два львиных народа. Женщины, что уходили каждый день за ягодами и к родникам, всегда несли с собой подносы с кусочками вяленого мяса и птичьими крыльями с нераздетым пером. Если ставить подносы вокруг родника, а потом пройти по кругу, кланяясь и касаясь рукой травы под ногами, то лесные кошки, запятнанные солнечным светом и черными тенями, никого не тронут. Им хватает своей, лесной добычи.

Страшно было, когда вдруг из пустыни приходил лев песка. Это случалось редко, потому что угодья огромных зверей с косматыми гривами и пастями, обведенными черной каймой, находились далеко, там, где пустыня прорастала травами и торчали среди них костлявые рощи акаций. Но если какой из пустынных львов забредал в деревню, то, обезумев от жажды и голода, рвал все, что встречалось на пути. Потому охотники умели биться со львами. Передавали от отца к сыну знания о том, где под глазницей и в середине лица над носом, или рядом с подмышкой, когда поднята смертельная лапа, находятся тайные уязвимые места. Собрав мальчиков, повторяли нараспев, показывая пальцем или концом копья на старой шкуре или на одном из мальчишек, что послушно поворачивался, скаля в улыбке молодые зубы. Мальчики росли, но учеба не прекращалась. Потому что один безумный лев мог убить всю небольшую деревню.

Нуба помнил об этом, когда скрипя, чуть сдвинулась загородка, и он ступил внутрь, а жерди тут же хлопнули о забор за его спиной.

Помнил и то, что эти уроки для него кончились раньше, чем для охотников. Он сменил их на уроки маримму, на долгие путешествия в чужие сны и знания о душе человека и его мыслях. Он вырос, стал огромным и сильным. Но никогда прежде ему не приходилось убивать льва, как делали это мужчины других народов черного царства. Только напевные слова затверженного урока да конец копья, что касался начерченных на шкуре кружков.

Вокруг залитой красным светом площадки чернели и краснели лица, сверкали глаза, глухо гудели голоса. Но лев рыкнул, делая шаг вперед. И все смолкло, будто отпрыгивая в темноту.

Двое сходились, один на двух ногах, медленно делая шаг и еще один. Второй — на четырех лапах, чуть припадая на передние и вытягивая вперед круглую морду.

Широкий нос льва медленно двигался, втягивая из воздуха знания о хмельной привычной толпе, ее страхе и трясущейся радости, и о незнакомце, что пришел и помешал насладиться едой. Нюхая, лев ставил круглые, иссеченные шрамами уши, направляя их на каждый звук поочередно. А немигающие глаза следили за противником, не отрываясь, лишь ширя и сужая зрачки, когда на них попадал свет факела.

Лев не был голоден и будь он просто львом, то может и не принял бы вызов первым. Но бессмертный лев не терпел присутствия других мужчин. А этот был еще и мясом, тем самым, сладчайшим, что сейчас льву доставалось лишь изредка, глухими ночами, когда вокруг не было людей, кроме хозяина.

По-прежнему пригибая морду, лев вышел на середину поляны и остановился, выпрямив лапы и расправляя плечи. Горло задвигалось, рождая грозное рычание, что говорило — ну, пришелец, теперь твоя очередь сказать. Но тот молчал и не остановился. Медленно подходил и когда нарушил последнюю границу, лев прыгнул.

Толпа ахнула, откачнувшись от загородки, и тут же прилипла снова, когда на один вдох в красном воздухе два тела, не сплетаясь и не касаясь, будто протекли друг друга, образовав черно-серый шар из спин, конечностей, голов и мощных грудин. А через миг расплелись, оказываясь снова порознь. Лев повернулся, расставляя лапы пошире, и рявкнул. Он промахнулся! Враг проскочил между смертельных лап, будто не было в нем костей, будто он тонкая рыба, которую лев для развлечения ловил в ручье, ленясь и не стараясь поймать. И, уже не тратя времени на ритуальные разговоры, лев прыгнул опять. Вспахивая утоптанную землю когтями, присаживаясь на мощный круп, остановил движение после еще одного промаха, не поворачиваясь лицом к врагу, повалился на бок, растопырил веера когтей и, стремительно оттолкнувшись задней лапой, прыгнул, как был лежа, к присевшему на корточки Нубе. Успел зацепить крюком когтя край жесткой пятки, когда мужчина, развернувшись, улетел вверх и, мелькнув, пропал из поля зрения. Вскакивая, лев прыгнул на глухой удар о землю. Но соперник уже откатился и вскочил, держа перед собой руку с ножом.