Хаидэ - [36]

Дергаясь и обвисая на ремнях, Кагри забормотал, булькая, как дождь, бьющий в раскисшую глину:

— Да, да, хозяйка, он уезжал, как ты сказала. Привез красивый ковер, не было таких у нас, странный, подарил его Ламле. И она принимала его три ночи, а Ламла дорого просит за свое тело. Нам дал по золотой рубке, квадратом, нездешнее золото. Вы не нашли, мы спустили, в кабаке и ждали еще, потом, когда заловим княгиню Зубов. На каждой рубке — такой знак. У него было много, целый кошель. А потом, когда баба, княгиня, была б у нас, назначил мне, Тахару и Каху ехать с ним, туда, где на западе две старые горы с узкой щелью промеж себя кунаются в море. Там, он сказал, придут хозяева новых богов, ее забрать и пащенка. Агарра не говорил зачем, да нам оно не надо.

Теперь уже он тянул подбородок к Ахатте, выставляя челюсть, будто хотел поцеловать, дергал глазом, улыбался умильно. Брызгал слюной, дрожа.

— Славная, попроси, за меня, а? Ты скажи, Кагри скакал без устатку, пока Агарра там. Нет, не надо про Агарру, про меня только. Что я… Я бился! Я скакал, чтоб сделать. Пока этот. Там.

— Как узнали бы, что вы привезли пленницу? Там, перед горами?

— Не знаю, нет-нет, славная дева. Не знаю!

Ахатта покачала ладонью, приближая подвеску к самому лицу. И, взяв пальцами за колючие края, посмотрела сквозь туманную прорезь в испуганный глаз. На миг ей показалось, что пустота чмокнула, вытягивая бесплотные губы, и ее глаз стал выкатываться, будто хотел вытечь, устремляясь в серое ничто, за которым глухо стояла полная темнота. Но безумная ярость снова полыхнула в сердце, без страха швыряя женщину навстречу судьбе — неважно, живой или мертвой.

Но видно, тьме она нужна была еще живой. И вместо ее глаза в шестиугольнике широко раскрылся глаз Кагри, выпятился, ветвясь кровяными жилками. Наливаясь, повисла кровавая капля на уголке треснувшего века.

— Н-н-н… Нет! Там. Там растет дерево, с черным лишайником, чтоб ветки. Ы-ы-ы…

Пленник дергал плечами, выкручивая связанные руки, опускал голову к плечу, стараясь достать выкатившимся глазом до края одежды.

— Сказал, ка-ы-ык, прииска-ы-ычем, сразу костер-ы-ы из ниха-а-а. У-ы-ы-видят. Больно!

Последнее слово он взвизгнул, и стоящие поодаль воины замерли, пытаясь разглядеть, что делает с пленником безумная госпожа ядов.

Ахатта подняла руку и нехотя прикрыла ладонью шестиугольную дырку. Кагри повис на ремнях, дергая ногами и всхлипывая. Заблеял, мелко смеясь, и вдруг запел, мерно откидывая голову и вторя каждому слову ударом затылка о дерево.

— Ба-бочка! Ба-бочка! Кры-лушки! Но-жжки!

— С-сядь на цве-точек! Яго-дку дай! Ыагод-ку… ыай…

Отступив, Ахатта сунула подвеску в вырез рубахи, чувствуя, как та, цепляясь за одежду, проваливается ниже грудей к животу, покалывая кожу лапками. Стянула на горле шнурок. И, отвернувшись от потерявшего разум Кагри, быстро подошла к Хаидэ.

— Он сказал. Это они, Хаи. Это жрецы из Паучьих гор. Там, где…

— Ба-бочка! Ба-ыычка! — кричал Кагри, улыбаясь воинам, что обступили его.

— Хаи, нам надо туда. Мы сумеем. Там мой сын!

Княгиня внимательно смотрела на яростное лицо, которое высвечивало прыгающее над костром пламя. Мгновение видела безумный блеск глаз, а после все погружалось в темноту.

— Почему он сказал это тебе, Ахатта?

— Ну… верно, потому что я госпожа ядов. Я пригрозила, что… что поцелую его, — она коротко и сухо засмеялась, — так ласково, как черный паук целует свою добычу. И это мучение, каких не видел свет. И… тьма.

— Отвяжите его, — приказала княгиня, морщась от выкриков Кагри, — стреножьте и дайте поесть. Завтра решим, что с ним сделать.

— Если убьем, кормить не придется, — строптиво ответил Нар, но княгиня повернулась и смерила советника тяжелым взглядом.

— Я сказала.

— Да, княгиня, да будет небесный учитель всегда добр к тебе.

— Ко всем нам. И к тому, кто лишился ума, тоже.

Ахатта все так же стояла рядом, ловя взгляд подруги. И та сказала ей:

— Мы решим завтра. Время еще есть. Нужно отвезти ребенка в полис, сделаем все, когда вернемся.

— Это долго! А вдруг…

— Иди спать, Ахи.

Ахатта отвернулась и быстро пошла от костров в сторону черной степи. Из темноты тут же мелькнула большая тень — Убог побежал следом.

Хаидэ махнула рукой, отпуская советников, и двинулась к своей палатке, обдумывая происшедшее. Она не верила, что подруга смогла так напугать пленника. Воины, для которых любая женщина либо просто горячее тело, либо что-то вроде любимого коня, бегущего рука об руку, не забыть бы задать хорошего корма и похлопать по ласковой морде, они может и поверили, что госпоже ядов достаточно прошептать колдовские слова и напустить морок злым взглядом. Но не Хаидэ, что лежала рядом с подругой, когда та истекала темной влагой, уползая тайком поедать цветки дурмана. С подругой, которая дала ее сыну грудь, полную отравленного молока, и он жив и смеется, сжимая кулачки. Нет, тут что-то не так.

Как же не хватает Техути! С его ясным спокойным взглядом и умением все облечь в слова! Раньше княгине казалось, дела всегда важнее, но вдруг пришло понимание, что думать надо словами и чем больше знает она их, тем яснее и чище становятся мысли, тем четче их края.