Хадасса - [13]
Рядом с нами Гитл читала Блими: «…В Японии из вежливости снимают обувь перед тем, как войти в дом».
— Мадам, — спросила Гитл, обернувшись ко мне. — Китайцы ходят без туфель по полу?
— Японцы… Да, они ходят босиком.
— Но нельзя ходить без обуви по дому!
— Почему, Гитл?
— Только у мертвых… (И она произнесла скороговоркой несколько слов на идише, несколько слов, которые защищают.) Только у них ноги босые. Когда человек умирает, с него снимают туфли, а на тех, кто жив, их оставляют! Вот ты, например, снимаешь туфли, чтобы ходить?
Хадасса, самая младшая в классе, любила только штрумпфов и особенно штрумпфетку. «Штрумпфетка красивая, да, мадам?» — повторяла она мне несколько раз в неделю. Когда Хадасса выбирала книгу, то спрашивала у меня: «А в книге есть Гаргамел?» — потому что Гаргамел пугал ее, и она объясняла мне, что лучше бы его не было, иначе он однажды съест маленького штрумпфа, и штрумпфетка будет очень опечалена, что у нее больше нет малыша. Хадасса входила в мир синих человечков, как вошла впервые в класс: слабенькая, перепуганная. Про Мартинов слишком трудно читать, так много слов, мадам, но картинки, о, картинки — другое дело; они такие красивые, я очень, очень хотела бы рисовать так.
По просьбе одной двенадцатилетней девочки я поставила на полку коробку, полную фломастеров и белых листов. Ученицы, быстро выбравшие себе любимых персонажей, таких, как Клиффорд, Снежная королева, Карамель, обожали рисовать и раскрашивать их, записывая имена. Частенько какая-нибудь ленивица спрашивала:
— Мадам, я уже читала три книги, можно мне рисовать?
— Я прочитала. Да, можно.
Хадасса, нерадивая читательница, предпочитала рисовать большими фломастерами, которые брала в руку по два сразу, чтобы изобразить порывы ветра в небе. Она рисовала как попало штрумпфетку с младенцем, девочку в платье с воланами по имени Лили, это было ее любимое имя после того, как она услышала историю «Лили любит жизнь». Эта хрупкая девочка не знала о чудовищах под кроватью, зато не выносила несчастья, плохих новостей и всего, что хоть отдаленно напоминало Гаргамела. Она часто рассказывала, что на улице полно злодеев «да, гоев, людей, которые не евреи, они похищают таких детей, как мы. Моя мама так сказала, вот почему мы никогда не гуляем в одиночку». Однажды, заметив, что она в своей тетради по математике пишет имя Лили, я решила спросить, назовет ли она своего ребенка этим именем, ответ был категоричным, даже резким: «Мадам, мы должны давать детям имена тех, кто уже умер». Имя девочки принадлежало когда-то ее тете, скончавшейся в одном из лагерей в Польше, и оно означало, сообщила она мне доверительно, «Скрытая красота». Придя из школы, я попыталась узнать поточнее и обнаружила следующее: Хадасса, цветущий мирт. Мирт, цветущее дерево или куст с жесткими листьями, и я подумала, что ее имя похоже на нее. Одиннадцатилетняя девочка, а перед ней — шестьсот тринадцать заповедей Торы.
Омыв руки, ее супруг накинул молитвенный платок, прикрепил на лбу и на левой руке две коробочки из черной кожи, повернулся в сторону Иерусалима, прочитал, сдвинув ноги, утреннюю молитву и возблагодарил Бога за то, что не был создан женщиной. Лежа, она с минуту смотрела, как он молится, затем, потупив взгляд, прочитала историю творения…
«Муж рожден из земли, а женщина из кости. Благоухание нужно женщинам, а не мужчинам: пыль земли не портится, тогда как для сохранения мяса нужна соль. Резок голос женщины, но не мужчины: нежное мясо варится в тишине, но стоит положить кость в котелок, тут же слышится треск. Мужчина легко успокаивается, а женщина — нет: несколько капель воды достаточно, чтобы смягчить ком земли, тогда как кость остается твердой, даже если мочить ее в воде целыми днями. Мужчина должен просить женщину стать его женой, а не наоборот, потому что он пострадал от потери ребра и ему надо вернуть утраченное…»
Услышав шаги, она направилась в прихожую и закрыла дверь за мужем, который, как каждое утро, пошел, по обычаю, совершить ритуальное омовение. Затем она дочитала свою молитву, воздав хвалу Господу за то, что он сотворил ее «по воле своей».
На острове еще рассветало. Разливался бледно-розовый свет, а был уже ноябрь. Женщина легко позавтракала в пеньюаре, повернувшись в сторону хвойных деревьев сада. Со времени свадьбы и переселения в новый дом она иной раз позволяла себе вот так помечтать, замерев и сложив руки над фаянсовой чашкой, которую приходилось подогревать несколько раз. Когда ей исполнилось двенадцать, мать стала отчитывать ее за столь задумчивый вид, предосудительный для девочки, которой пора было искать мужа. Но годы шли, и мечтательность усугубилась хронической усталостью. По советам раввина девочка-подросток должна была вдвое усерднее читать молитвы, не прибегая к Талмуду, потому что слишком образованная девочка — не лучшая партия. Чтобы не допустить слухов о ее патологическом состоянии, стали говорить о том, что у этого ребенка хрупкое здоровье, как у ее тети Сары, которая вышла замуж в Иерусалиме за хорошего человека и родила восемь здоровых детишек.
Прикрыв лоб вуалью с тонкими полосками, она пошла наряжаться к празднику Опшерниш. Отмечали третий день рождения ее племянника, и рано утром, перед тем как отправиться в синагогу, он впервые надел шарф с бахромой. Его заботливая мать взволнованно смотрела, как он покидает дом и навсегда — мир женщин. После утренней службы маленький Тувье должен был побывать у раввина, чтобы тот остриг ему голову, позаботившись о сохранении длинной пряди волос для его матери, которая положит ее на хранение в резную шкатулку. Остальные волосы будут сожжены, чтобы Тувье на смертном одре не пришлось идти искать их, прежде чем переселиться в иной мир.
Дебютный роман Влада Ридоша посвящен будням и праздникам рабочих современной России. Автор внимательно, с любовью вглядывается в их бытовое и профессиональное поведение, демонстрирует глубокое знание их смеховой и разговорной культуры, с болью задумывается о перспективах рабочего движения в нашей стране. Книга содержит нецензурную брань.
Роман Юлии Краковской поднимает самые актуальные темы сегодняшней общественной дискуссии – темы абьюза и манипуляции. Оказавшись в чужой стране, с новой семьей и на новой работе, героиня книги, кажется, может рассчитывать на поддержку самых близких людей – любимого мужа и лучшей подруги. Но именно эти люди начинают искать у нее слабые места… Содержит нецензурную брань.
Автор много лет исследовала судьбы и творчество крымских поэтов первой половины ХХ века. Отдельный пласт — это очерки о крымском периоде жизни Марины Цветаевой. Рассказы Е. Скрябиной во многом биографичны, посвящены крымским путешествиям и встречам. Первая книга автора «Дорогами Киммерии» вышла в 2001 году в Феодосии (Издательский дом «Коктебель») и включала в себя ранние рассказы, очерки о крымских писателях и ученых. Иллюстрировали сборник петербургские художники Оксана Хейлик и Сергей Ломако.
Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.
Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.
Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.