Гвардеец Гора - [40]

— Я — первый на реке, — ответил Поликрат.

— Я — Рагнар Воскджар! — возмутился голос.

— Ты сохранил самое большее около двадцати судов, — напомнил Поликрат. — У меня под командой — сорок.

— Но есть наше соглашение! — вскричал Рагнар Воскджар. — Клятва топаза!

— Я пересмотрел условия нашего соглашения, мой дорогой капитан.

— По какому праву? — мрачно поинтересовался Воскджар.

— По праву сорока кораблей.

— Я уйду в свои владения, — пригрозил Рагнар Воскджар.

— Делай, как тебе нравится.

— Я не для того шел на восток реки, чтобы вернуться с пустыми сундуками!

— В Виктории добычи хватит для нас двоих, — заметил Поликрат.

— Я присоединяюсь к тебе.

— Я — первый на реке, — заявил Поликрат. — Если ты признаешь это, мы пойдем вместе, корабль к кораблю.

— Ничего не имею против.

— Значит, я — первый на реке, — постановил Поликрат.

— Да, — с ожесточением повторил Рагнар Воскджар, — ты — первый на реке.

15 ВИКТОРИЯ

— Все тихо, — сказал Клиоменес.

Он стоял на причале Виктории, слева от режущей лопасти, к которой я был прикован. Якорные тросы все еще привязывались.

— Все так, как я и ожидал, — произнес Поликрат рядом с ним.

Пираты, сходящие с флагмана, пробегали мимо них. Я слышал шутки о женщинах Виктории, о том, как они будут угождать пиратам этой ночью.

— Не звонит даже колокол тревоги, — добавил Реджинальд, бывший капитан «Тамиры».

Другие корабли подходили к многочисленным пристаням, изрезавшим водную границу Виктории. Их привязывали к якорным столбам и друг к другу.

— Несомненно, им следует выйти к нам с дарами и их дочерями — украшенными гирляндами и с песнями приветствия, чтобы задобрить нас, — сказал Каллистен.

— Скоро их дочери будут носить только гирлянды из наших цепей, — заметил Клиоменес.

Реджинальд засмеялся.

— Они нас боятся, — произнес Поликрат.

Я завертелся на лопасти и вновь почувствовал бегущую по спине кровь. Потом я ощутил острие меча, прижатого к моему боку.

— Не двигайся, — сказал Поликрат.

Я сжал кулаки. Веревки на моих руках и ногах были тугими и горячими. Я мог чувствовать, как вспотела и горела кожа под жесткими волокнами веревок. Я мог видеть голубое небо и белые облака. Над моей головой на ветру парила речная чайка. Я поморщился, чувствуя, как острие чуть глубже вошло в мой бок. Это был горианский клинок. Не требовалось сильного давления, чтобы проколоть тело человека насквозь. Связанный, я лег назад на лопасть и перестал дергаться.

— Так лучше, — удовлетворенно сказал Поликрат.

Я ощутил, как острие убралось от моего тела, и услышал, как меч вернули в ножны.

— К несчастью, мы не встретили сопротивления, — проговорил Поликрат. — Если бы это случилось, как было бы приятно видеть тебя на режущей лопасти. Сегодня вечером, заковав тебя в цепи, возможно, мы позволим тебе подавать вино нашим новым рабыням, женщинам Виктории. А завтра мы, может быть, разрешим тебе вернуться на твой пост на режущей лопасти. Ты сможешь принять участие в маневрах, посвященных нашей победе.

Я содрогнулся. Поликрат добавил:

— Это было бы интересно.

Затем я услышал, как он и с ним все остальные пошли дальше вдоль причала, прочь от корабля. Но некоторые на какое-то время отстали.

— Все спокойно, — сказал Клиоменес.

— Я надеялся, что будет сопротивление, — заметил Каллистен.

— Виктория никогда не оказывала сопротивления, — возразил Клиоменес.

— И теперь нет, — согласился Каллистен. — Люди затаились у себя в домах.

— Но никогда еще не бывало так спокойно, — с тревогой сказал Клиоменес.

— И никогда раньше, — проговорил Каллистен, — у трусов из Виктории не было таких оснований для страха. Поликрат недоволен ими. Когда город разграбят, забрав все, что может представлять интерес, он прикажет сжечь его дотла.

— Это будет полезный урок для всех городов вдоль реки, — заключил Клиоменес.

— Да, — согласился с ним Каллистен.

— Пойдем к Поликрату, — предложил Клиоменес.

Затем я услышал, как они отошли от борта судна, догоняя по причалу остальных. Я почувствовал, что остался один. В гневе и ярости, без надзора, я бился в веревках. Слезы негодования стояли у меня в глазах. Кровь текла по спине. Мне удалось на несколько дюймов сдвинуться по лопасти, но я не смог вырваться. Снова и снова, морщась, я пытался освободиться. Я, конечно, не мог так бороться под присмотром моих захватчиков. Я надеялся, что мне удастся ослабить веревки. Они были толстыми и грубыми. Это не были путы, предназначенные для надежного удерживания заключенных и рабов, это не были цепи. К тому же они не были завязаны умелыми воинами или гвардейцами. Добавим, что и я был силен. Да еще и металлическая нижняя часть лопасти, хотя и не острая, была узкой и треугольной. Я не был привязан к большому круглому металлическому кольцу. Было бы только достаточно времени — и я смогу освободиться.

Потом, злой, раздосадованный, я снова беспомощно повис на лопасти, едва продвинувшись по ней на несколько дюймов. Я не мог освободиться. Это было безнадежно. Я был покрыт потом. Лезвие, прижатое к моей спине, поранило мое тело. Я боялся, что могу истечь кровью и умереть.

Я плакал от разочарования, привязанный к большой закругленной лопасти. Я недооценил искусство моих захватчиков. Хотя веревки были толстыми и грубыми, они были плотно прижаты и хорошо завязаны. Пираты не хотели, чтобы я сбежал. Соответственно, они крепко привязали меня. Такие люди, со злостью понял я, имели опыт в связывании мужчин, так же как и женщин. И все-таки они не были ни воинами, ни гвардейцами; они не использовали специальные связывающие веревки; и я был силен.