Гвардеец Гора - [22]

Тактику, которая казалась мне в такой ситуации очевидной, Воскджар все еще не применил. Я подозревал, что он, возможно, не присутствует на битве, что его флотом командует менее значимая фигура.

Осторожно, используя сургуч, я запечатал конверт из промасленной ткани. Затем, свернув, я положил его в прямоугольный пакет и связал пакет нитью. Я заметил, что девушка наблюдает за мной. Поэтому я молча оторвал широкую полосу от алой простыни и, сложив в пять слоев, обмотал ей голову, крепко завязав сзади, так, чтобы она ничего не видела.

— Простите меня, господин, — захныкала она.

Потом я оторвал от стены полку, где-то около двух футов длиной, с отверстиями для шипов, чтобы использовать выступающую часть вроде той, что была у серебряного сосуда со свечой, стоящего на столе. При помощи вяжущей нити я смастерил буксировочную петлю. Затем поставил эту доску с буксировочной петлей и грузом — пакетом в запечатанном сургучом конверте из промасленной ткани — около окна.

И тут я услышал сигнальные рожки пиратского флота. Приказы, подумал я, запоздали. Я выглянул в окно. Как и следовало ожидать, пиратские корабли теперь отходили. Удручающая тщетность их атак, настырная и лишенная воображения, наконец-то дошла до командира. Теперь пиратские суда, осторожно посланные вперед, поодиночке или по двое, если будет необходимость в поддержке, не скапливаясь вместе в бесплодных попытках абордажа, смогут пустить в ход свои тараны и режущие лопасти против загнанных в угол, вопиюще малочисленных кораблей защитников. Дело близилось к вечеру. Несомненно, эта атака будет отложена до утра, чтобы в бойне ничего не упустить; например, некоторые уцелевшие смогли бы воспользоваться маленькими лодками или просто попытаться сбежать по воде под покровом темноты.

Я повернулся и медленно пошел к койке, на которой, прикованная, с завязанными глазами, лежала роскошная рабыня.

Я посмотрел на нее. Она почувствовала, что я стою рядом, и задрожала. Ее изящные запястья и тонкие лодыжки задвигались в кожаных ремнях, закрепленных на медных кольцах для рабов.

Я сдернул свернутую полосу из алой простыни с ее головы и отбросил повязку в сторону.

Она испуганно взглянула на меня и отодвинулась в глубь койки. Она была женщиной Реджинальда, одного из капитанов Воскджара.

— Пожалуйста, господин, — прошептала она, — не делай мне больно.

Она была женщиной врага.

— Пожалуйста, господин, — умоляла она, — пощади меня!

Как она была красива в своем плотно пригнанном ошейнике из блестящей, покрытой эмалью стали, который она не могла снять! Как красивы женщины в ошейниках! Ничего удивительного, что мужчины наслаждаются, надевая их на женщин. Как прекрасен сам по себе ошейник, и все же как мало значит его красота в сравнении с красотой и важностью его главного значения: показать, что женщина — это собственность.

— Ты хорошо привязана, рабыня, — сказал я ей. Ты абсолютно беспомощна.

— Да, господин.

— Ты очаровательна.

— Спасибо, господин.

— Истинное лакомство, — размышлял я вслух, — которое должно было томиться на плите, чтобы доставить удовольствие своему хозяину.

— Да, господин, — улыбнулась она.

— Почему Артемидор, первый помощник, спрашивая тебя о твоей готовности, не попытался войти в каюту и проверить все собственными руками?

— Никто не может касаться меня, кроме Реджинальда, моего господина, — гордо проговорила она. — До тех пор, пока я угождаю ему.

— Неужели ты так быстро забыла, — спросил я, — хорошенькая рабыня, кому ты теперь принадлежишь?

— Тебе, — ответила она. — Тебе, господин!

— Кажется, ты еще медленно кипишь, моя маленькая сладость, моя куколка, — сказал я.

Она взглянула на меня безумными глазами.

— Твое прикосновение, — прошептала она, — сводит меня с ума.

Затем она приподняла свое тело, его нежные округлые формы, и потянулась ко мне. Я взял ее за бедра и приподнял, прижав большие пальцы к ее животу. Испуганная, она отшатнулась от меня.

— Пощади меня, — попросила она.

— Нет, — ответил я.

* * *

Я вытащил из ее рта кусок скомканной ткани, мокрый и тяжелый, часть той полосы, которую я раньше использовал, чтобы завязать ей глаза. Я засунул этот кляп ей в рот, чтобы приглушить ее крики. Она продолжала стонать и покрывать меня поцелуями.

— Я вижу, ты все еще кипишь, — заметил я.

— Киплю? — Она печально засмеялась. — Ты заставил меня вскипеть, а затем, когда хорошо попробовал меня, дал мне остыть. Потом снова, когда это доставляло тебе удовольствие, заставлял меня закипать и опять довел до кипения. Ты проделал это со мной много раз.

Я отбросил назад несколько светлых прядок с ее лица.

— Ты хорошо знаешь, как приготовить девушку для своего наслаждения, господин, — прошептала она. — Без сомнения, ты гурман в употреблении рабыни, шеф-повар, хорошо обученный искусству приготовления лакомой пищи из рабыни для удовлетворения твоего чувственного голода.

— Успокойся, маленькое лакомство, — сказал я ей.

Тогда она снова приблизила свое тело ко мне, и я почувствовал ее желание. Снова я засунул скомканный кусок алой простыни ей в рот. Она не могла протестовать. В ее глазах были слезы. Она прижалась ко мне так сильно, как могла.