Гуситское революционное движение - [60]

Прежде всего необходимо уяснить себе, что экономический кризис в Чехии продолжался и во время гуситского революционного движения. Уже в догуситский период происходило падение чешского гроша, свидетельствующее об экономическом кризисе; в революционный период (то есть с 1419 года) это падение не прекратилось. Количество серебра в гроше из года в год уменьшалось и, следовательно, уменьшалась и его меновая стоимость. Цены на все предметы (а не только на предметы широкого потребления) продолжали расти и после 1419 года.

Чешские земли были окружены непроницаемым кольцом торговой блокады. Сразу же после объявления крестового похода в 1420 году было дано предписание, что верующие не имеют права вступать в контакт с «погаными чешскими еретиками». Таким образом купцам, поддерживавшим торговые отношения с Чехией, было запрещено торговать с ней[182]. Торговую блокаду Чехии осуществляли не только папа и король Сигизмунд, но и окрестные феодалы. Например, польский король Владислав в 1424 году приказал купцам, под страхом суровых наказаний, «чтобы они не отваживались сейчас и в будущем покупать в Чехии или продавать ей товары, а особенно свинец, оружие, еду и напитки». Торговая блокада была одним из средств, с помощью которых реакция хотела привести гуситов к повиновению. И хотя купцы нарушали все запреты, они не могли поддерживать с Чехией такие же оживленные торговые связи и отношения, какие существовали до 1419 года, не говоря уже о том, что европейские торговые пути, ранее проходившие через чешские земли, теперь шли мимо (например, дорога из Кёльна в Венгрию, из Силезии в Вену и т. д.). Товары, которые, несмотря на запреты, привозились в Чехию, были чрезмерно дороги, потому что купцы требовали с покупателя повышенную плату за тот риск, которому они подвергались. Поэтому, например, цены на пряности росли больше, чем цены на чешские товары; был затруднен также ввоз соли и сукон, которые также быстро дорожали. Рост цен отражался на жизненном уровне простого народа.

Все эти трудности еще больше усилились после пятнадцатилетиих упорных боев. Буржуазная историография, разделявшая контрреволюционные взгляды католических памфлетистов и хронистов гуситского периода, не уставала твердить о том, какие опустошительные последствия имели долголетние гуситские войны, которые, по их словам, превратили цветущую страну в пустыню, а ее селения в развалины и пепелища. Мы отвергаем эти попытки возложить на гуситов ответственность за разорение страны как явную клевету на гуситское революционное движение. Но самый факт тяжелого экономического положения в стране не подлежит сомнению. По всей Чехии были разбросаны панские крепости и замки, из которых выезжали вооруженные люди на добычу и грабеж. За границей феодалы выжидали удобного случая, чтобы поживиться в «стране еретиков». Для борьбы против всех этих врагов нужно было держать постоянную армию, которая, разумеется, требовала продовольствия, одежды и вооружения, а их нужно было добывать из внутренних источников, используя труд чешского крестьянства и горожан.

Положение резко ухудшилось в результате неурожая, постигшего в тридцатые годы Центральную Европу и особенно тяжко отразившегося на Чехии. В 1432 году, например, с апреля до середины июля не было дождя. Следствием засухи был неурожай, а за ним шли его неизбежные спутники — голод и мор. Население областей, пораженных неурожаем, буквально умирало от голода, ниоткуда не получая помощи. Наибольшие страдания выпали, несомненно, на долю мелкого бюргерства и особенно бедноты.

Противники гуситов — католические священники, говорили, что это кара божья, постигшая еретиков. Узнав о несчастьях, обрушившихся на Чехию, они радостно потирали руки и пытались всячески использовать эти несчастья в своих интересах — для борьбы против гуситского движения, руководствуясь лозунгом: «Чем хуже для них, тем лучше для нас». Они высказывали лицемерные сожаления по поводу страданий чешской земли, такими сожалениями полна, например, хроника так называемого Старого коллегиата, представлявшего университетских магистров, уже перешедших в этот период на позиции католической реакции — патрициев, дворянства и церковной знати. Изобразив в мрачных красках Чехию, опустошенную гуситами (такое изображение стало уже литературным шаблоном, к которому часто прибегали в средние века), он старался всячески оклеветать революционные войска и дискредитировать в глазах читателей их борьбу. При этом члены Старого коллегиата, такие, например, как магистр Ян Пржибрам и другие, лицемерно заявляли о том, что они выступают против гуситов якобы во имя любви к родине. Эти реакционеры, тесно связавшие свою судьбу с международной реакцией, с церковной верхушкой и Сигизмундом, менее всего имели право нападать на гуситов за то, что в их войсках были чужеземцы. В лжепатриотическом тоне Старого коллегиата сквозит ярость по поводу объединения чешских и иностранных революционных сил: «А тогда много плохого наделали эти походные войска — на их совести пожары, кражи, убийства, грабежи, насилия над женщинами и девушками, опустошение церквей — все то зло, которому нет конца, так что ничего не остается, как только кричать: «Горе, горе!» — опустошено и уничтожено все королевство. Ведь в вышеуказанных походных войсках были по большей части чужеземцы, не чувствовавшие никакой любви к королевству»