Гуситское революционное движение - [52]

Начиная с 1425 года гуситы — главным образом в восточной Чехии («сироты») и южной Чехии (табориты) — нередко переходили границы, беспокоя силезских и австрийских феодалов набегами и походами — это был ответ на те нападения, которым они сами подвергались в предшествующие годы. Эти мелкие набеги имели характер разбойничьих налетов, полностью соответствовавших тогдашним принципам ведения войны, Участники таких налетов нападали на имения феодалов, сжигали деревни и усадьбы, громили крепости, уничтожали церкви и монастыри, угоняли скот и брали добычу. Однако эти мелкие набеги, носившие в общем узко локальный характер и представлявшие собой как бы ответ на прежние притеснения, нельзя сравнивать с организованными Прокопом так называемыми «прекрасными походами» — походами гуситов за пределы Чехии. Войска Прокопа наносили мощные удары международной реакции. Католические писатели XV века и их прямые потомки — современные реакционные историки — осмелились обвинить гуситов, боровшихся за свободу народа, в том, что в результате постоянных войн Чехия подвергалась опустошениям, пожарам и всяческим бедствиям. Они заявляли, будто бы гуситы вели войну ради разрушений и грабежа, ради самой войны. Прокоп Великий на пражском сейме в 1433 году разоблачил подобного рода клеветников, ясно показав смысл происходившей борьбы. «Божьи бойцы» шли в бой не ради грабежа, а для того, чтобы защитить страну, ответить ударом на удар. «Мы несем бремя войны, чтобы борьбой за эти истины уготовить себе место в церкви божьей и дождаться счастливого мира и добрых дней, когда с божьей помощью укрепится единство церкви, окрепнет братская любовь, улучшатся нравы и произойдут другие желанные перемены…»[164]. Однако «счастливый мир» в понимании Прокопа не имел ничего общего с компромиссом, с тем половинчатым и трусливым миром, которого требовали обогатившиеся шляхтичи и бюргерство. Речь шла о мире, основанном на более справедливых началах, о таком мире, который мог бы обеспечить простому народу более счастливую и спокойную жизнь. Этот мир нужно было защищать от тех, кто готовил трудовому народу Чехии новые унижения и обрекал его на нищету и порабощение.

Гуситское революционное движение, как это показано в первой главе, было проявлением всеобщего кризиса феодализма. Противоречия внутри господствующего класса и незатухающая классовая борьба превратили территорию, прилегающую к Чехии, в потенциальную базу революционного движения. Своими гигантскими успехами гуситские армии были частично обязаны именно этому разложению господствующего класса империи и сочувствию гуситам со стороны немецкого эксплуатируемого крестьянства. Прокоп стремился поднять на борьбу против общего врага всех эксплуатируемых в соседних с Чехией странах, а также использовать трения и противоречия внутри господствующего класса.

Поэтому вожди гуситов с самого начала революционного движения мечтали выйти за пределы Чехии, разгромить твердыню католической догматики за границей, пробудить трудящийся народ соседних стран и поднять его на борьбу против оплота феодализма — католической церкви. Уже в тот период, когда крестоносцы в 1420 году осаждали Прагу, была сделана попытка распространить идеи гуситства в войсках осаждавших. Из Праги летели манифесты, обращенные ко всему миру, в которых гуситы излагали свою боевую программу. Эти пражские манифесты были предназначены прежде всего для ученых и должны были показать им подлинные намерения гуситов. Тогда же Прага обратилась с особым манифестом и к Венеции, мощной городской республике, с которой пражские купцы поддерживали тесные торговые сношения. Пражане предлагали венецианскому дожу союз против общего врага — короля Сигизмунда. Во введении к этому манифесту выразительно звучат слова, исполненные патриотического огня, выражающие пламенную любовь революционного народа к родной земле, терзаемой крестоносным сбродом: «Из всех забот, которые тревожат человеческий род, самая большая — и в ней сосредоточилась вся любовь — это забота о родине; ради любви к ней, ради самого важного — обороны родины — благороднейшие люди решили в славной борьбе окончить сладчайшую жизнь свою, отдать имущество и живот свой, и именно они счастливо живут, а после смерти их потомки будут вечно славить их великие имена; тот же, кто не заботится о родине, лишится и жизни и имени, как человек бесчестный и отвратительный, лишенный родины…» Однако этот благородный манифест не воздействовал на холодные головы венецианских купцов, которые прекрасно учитывали, какую силу представлял собой союз короля Сигизмунда с церковью. Венецианцы не хотели идти на союз с чешскими еретиками, и, таким образом, пражский манифест остался без отклика, равно как и другие пражские манифесты 1420 года. Только университетские магистры всех европейских стран начали по этому поводу ожесточенную полемику. В Кракове, Лейпциге, Вене и Риме против гуситских манифестов выступили виднейшие теологи, доказывавшие, что гуситы — чудовищные еретики, против которых возможно скорее следует принять решительные меры.

Католическое духовенство с кафедр, в трактатах и памфлетах проповедовало ненависть и презрение к гуситам. Завеса католической догматики, лжи и клеветы была столь мощной, что гуситские лозунги с трудом могли проникнуть туда, где они легче всего могли найти благодатную почву, — к сердцу и разуму простого трудового народа. Однако, несмотря на все старания церковной иерархии и феодалов, гуситство пустило корни за пределами Чехии. Речь идет о Пикардии