Гугенот - [7]

«И черт с тобой», — подумал Подорогин, возвращая корочку.

Леонид Георгиевич взял удостоверение медленно, неуверенно, как берут чрезмерную сдачу, и также неуверенно вернулся на стул.

Подорогин смерил задумчивым взглядом его мятую спину.

— Так вот. — Следователь поправил свой готовый свалиться ватник. — Дело серьезное, Василь Ипатич. Должен признаться, что еще вчера оно казалось безнадежным. Это убийство…

— Что?

— Убийство девушки.

— Леонид Георгич, а при чем здесь я?

— А при том, Василь Ипатич, что незадолго до смерти покойная — то есть пострадавшая — сделала один звонок. Со своего нового телефона она вообще успела сделать только этот один звонок.

— Вот же гад! — Подорогин хватил по столу кулаком и подошел к окну. — Простите, это я не вам…

Леонид Георгиевич достал из серого конверта несколько фотографий и разложил их под лампой.

Подорогин увидел страшно избитое тело в орошенном кровью снегу. На двух снимках, сделанных с разных сторон и с разного расстояния, девушка лежала лицом вниз, на третьем она была повернута на спину.

— Не узнаёте? — спросил Леонид Георгиевич.

Подорогин посмотрел на мертвое обезображенное лицо.

— А что тут можно узнать?

— В самом деле. — Следователь сунул фотографии обратно в конверт. — Но голос-то по телефону вы узнали?

Подорогин раздвинул полоски жалюзи: из парадных дверей «Нижнего» вышел охранник, за ним уборщица с дымящимся ведром и дворник с лопатой.

— Я не говорил с ней по телефону.

— Василь Ипатич… — Леонид Георгиевич робко присел в кресло у стола. — Я, конечно, могу сейчас откланяться, уйти. Ради бога. Однако тогда вам придется давать показания официально. Вы ведь знаете, что это такое?.. Час назад своему знакомому вы заявили, что вам угрожали в то время, когда был сделан звонок с телефона потерпевшей. Смею заверить, Василь Ипатич, что это был именно тот звонок. Мы можем это легко доказать.

— Хорошо, — обернулся Подорогин, — докажете. И что с того?

— А то, Василь Ипатич, что, по-видимому, к убийству девушки вы имеете самое прямое отношение.

— Это с какой же радости?

— Да вы же сами только что объявили мотив. Вам угрожали — и вы решились на ответные меры.

Подорогин погасил лампу.

— А мой знакомый не сказал, зачем я звонил ему?

— А это неважно.

— Нет, это важно. Потому что я звонил узнать, с какого номера был сделан звонок, — на следующий день после убийства. Ладно: я убийца, заказчик и прочее. Но зачем мне узнавать номер своей жертвы на следующий день? — Подорогин развел руками. — И, между прочим, какое-никакое, но у меня алиби. Свидетель… — он заикнулся, — …тельница.

— Все это, конечно, хорошо, — одобрительно закивал Леонид Георгиевич, — да, но это только слова. Все равно из-за звонка потерпевшей у нас нет никого, кроме вас. А после вашего разговора со знакомым и подавно.

— Уф-ф! — Подорогин выхватил из кармана телефон и положил его на стол. — Нате. Ешьте. Протоколируйте.

— Что это? — искренне удивился Леонид Георгиевич.

— Мо-биль-ник, — сообщил по слогам Подорогин. — Сотовый. Труба. С функцией голосовой почты. И с голосом вашей чертовой потерпевшей.

— Так вы все-таки говорили с ней?

— Да нет же! — заорал Подорогин, и так быстро, что следователь подался с испугом назад, взял телефон, набрал номер почты и бросил его на прежнее место.

На минуту в кабинете воцарилось молчание, поэтому голос девушки был хорошо слышен даже из крохотного динамика трубки.

— Время звонка, если интересует, также записано, — сказал Подорогин.

— Можно еще? — Леонид Георгиевич повертел пальцем в воздухе.

Подорогин включил запись снова. Следователь приблизился к трубке и приставил палец к подбородку.

В приемной щелкнул дверной замок, послышались шаги и кашель Ирины Аркадьевны. Закачалось стекло шкафа.

Дверь кабинета приоткрылась.

— Доброе утро, Василь Ипатич… — Лицо Ирины Аркадьевны было мокрым, стекла очков запотели, она с трудом удерживала дверную ручку. — Кофе?

Увидев, с каким интересом Леонид Георгиевич, обернувшись, рассматривает секретаршу, Подорогин ответил:

— Нет.

Дверь закрылась.

Леонид Георгиевич навалился грудью на край стола и повозил перед собой ребром ладони.

— Но… — Встряхнув головой, он постучал ногтем по столу. — Но почему вы сказали, будто вам угрожали?

— А что я должен был сказать — что любовник моей жены прятался от меня на антресолях?

— А он там был?

— Разумеется.

Леонид Георгиевич длинно вздохнул.

— Значит, будем работать по любовнику.

Подорогин задержал дыхание.

— Вы с ума сошли.

— Я, конечно, понимаю ваши оскорбленные чувства… — понизил голос Леонид Георгиевич.

— Да ни хрена вы не понимаете! — заорал Подорогин. — Оскорбленные чувства! Вы знаете, что мы разведены? Как вы это себе представляете?

Следователь почесал за ухом.

— Как представляю… Как обычные следственные мероприятия.

— А теперь встаньте на мое место! — продолжал кричать Подорогин. — Да даже на место жены — потому что в ее глазах это все будет выглядеть так, будто я с помощью прокуратуры гоняюсь за ее хахалями!

Леонид Георгиевич заерзал в кресле.

— Несерьезно все это как-то, Василь Ипатич, простите ради бога. Этот, как вы изволите говорить, хахаль — наша единственная ниточка к убийству.