Грюнвальдский бой, или Славяне и немцы. Исторический роман-хроника - [92]

Перед каждым рыцарем оруженосец, одетый пёстро и богато, нёс щиты с изображенными на них гербами. Герб Маркварда — скала с венчающим её замком и тремя ласточками — знаком, что его предки участвовали в крестовых походах, был украшен дерзким девизом. «Кто посмеет?» Гербы двух других рыцарей были несколько скромнее, но зато сами рыцари держались так гордо и надменно на своих закованных в латы и покрытых шёлковыми попонами конях, как только могут быть горды и заносчивы немцы, сознающие свою мощь.

Народ, теснившийся позади шпалер войск, с удивлением и нескрываемым озлоблением смотрел на торжествующую процессию орденских посланцев, и если бы не строгий приказ великого князя, который не любил шутить с ослушниками, да не присутствие дружины, много бы камней полетело в головы ненавистных немцев.

Поравнявшись со смоленскими полками, вооружёнными топорами, что считалось постыдным в глазах европейского рыцарства, оба рыцаря, Мориц и Герберт, не могли удержаться от улыбки.

— Это дровосеки, а не витязи! — заметил Герберт, — мне совестно одной мысли, что придётся когда нибудь драться с этой сволочью.

— Я же тебе раньше говорил, брат Герберт, что во всём литовском войске больше ложек, чем мечей!

— А эти, взгляни, что это за люди? Клянусь, это настоящие сарацины, — снова тихо проговорил Герберт, показывая взглядом на кипчакских князей, стоявших у ворот замка, — я видел подобных и в Смирне, и в Константинополе.

— Конечно, да ведь весь орден считает и всю Литву за сарацинов. О, этот народ ещё во сто раз хуже, бесчестнее и мстительнее, но зато трусливее южных сарацинов, — отвечал Мориц. — Как бы я хотел поймать хоть одного из этих косоглазых и привести на верёвке в Мариенбург.

Так рассуждали рыцари, подъезжая к замку. Один только Марквард, ехавший на десять шагов впереди, не проронил ни слова и понятно почему: он ехал один, и говорить ему было не с кем. Но и он тоже, как и его спутники, презрительно оглядывал ряды литовско-русского войска, пёстрые, невыровненные, смешанные, с разным вооружением, и мысленно сравнивал его с блестящими, превосходно и, главное, однородно вооружёнными орденскими войсками.

В рядах войск было крайне тихо. Народ сзади безмолвствовал; не было слышно радостных криков, только гул многотысячной толпы порою доносился до рыцарей.

Зато у самых ворот, в толпе витязей и главных начальников, слышался сдержанный говор. Многие дивились роскоши вооружения самих послов, другие любовались лошадьми, гордо ступавшими под тяжёлыми всадниками. Исполинский рост Маркварда Зальцбаха и его выразительное, но неприятное по выражению лицо были памятны многим. Многие из уцелевших в бою под Ворсклой князей и витязей помнили, как он сначала храбро дрался против татар, а потом охваченный общей паникой, бежал, сбросив латы, шлем и даже щит, чтобы облегчить свою лошадь.

Султан Саладин, стоявший рядом с Туганом-мирзой, выслушивал его наивные замечания, улыбался, и, как человек бывалый, просвещал своего молодого единоверца и дальнего родственника.

— Ах, какой джигит, смотри, и борода какая, а меч-то, меч, три локтя будет! Кто это, не сам ли магистр или маршал?

— А ты почём про магистра знаешь? — переспросил Саладин.

— Или не знаешь, султан Саладин, — вмешался в разговор Яков Бельский, хорошо говоривший по-татарски, — ведь Туган-мирза спит и видит магистра или хотя великого маршала на аркан поймать.

— Вот как? А зачем тебе они? — улыбнувшись, спросил Саладин. По приёму, оказанному Витовтом его молодому родственнику, он понимал, что тот известен как удалец.

Туган-мирза смутился и хотел отмолчаться.

— Всё равно, я за него скажу, — продолжал Бельский, которого живо интересовал эпилог объяснений между его кузиной панной Розалией и татарским князем.

— Вот, видишь ли, влюбился наш Туган-мирза в одну красавицуы и вместо калыма обещал ей привести на аркане или магистра, или великого маршала, вот теперь и хочет узнать в лицо, чтобы не ошибиться.

Султан Саладин расхохотался.

— О, теперь мне всё понятно. Великий Аллах! А то представь себе, старый князь Джеладин никак не может заставить Туган-мирзу взять себе жену. Не хочу, да и полно! Ну, теперь я понимаю, ай да Туган-мирза! Вот он у вас какой. Хорошо, надо отцу сказать, надо сказать.

Туган-мирза быстро схватил Саладина за руку.

— Заклинаю бородою пророка, ни слова моему отцу. Я выполню мою клятву, или погибну!

— Валлах, Билях! Да ты в самом деле превратился во влюблённого сына Айши, а сердце небось стало куском кебаба! Ну, хорошо, пока не скажу ни слона отцу, но ты должен мне показать свою гурию.

— Да как же я покажу её тебе, когда вот уже три месяца глаза мои не видят её.

— Насчёт этого пусть успокоится сердце твоё, — отвечал Бельский, — сегодня на торжестве у великого князя будет и сестра моя, и панна Розалия!

— Аллах баших! — воскликнул Туган-мирза, — за одно это известие я готов отдать год жизни.

Султан Саладин только покачал головой. Он сам был ещё очень молод и по опыту знал как опасны сердечные раны. Он тоже был влюблён в красавицу, кавказскую полонянку, привезённую в дар его отцу, и за неё уступил брату, которому она досталась на долю, свои права на ханство в Орде.