Грюнвальдский бой, или Славяне и немцы. Исторический роман-хроника - [91]
Первый католический епископ Литвы, Андрей Васило, ещё больше уверил их в миролюбивых намерениях великого князя. Это был бодрый, высокого роста, благообразный старик с приятными манерами, хорошо говоривший по немецки и по-латыни. Он уверял послов, что новообращённая Литва, и в особенности сам великий князь, отличается особым усердием к христианству и вполне покорны велениям Папы. Что союз с польским королём Ягайлой — дело чисто временное, домашнее, и что Витовт не дерзнёт разорвать своего союза с орденом!
Говорил ли так прелат по собственному побуждению или по приказу великого князя, определить трудно, но слова его подействовали на представителя рыцарства, и он решился дожидаться возвращения владыки Литвы.
Между тем, Витовт не дремал; из Трок, как прежде из Бреста, ежедневно во все стороны скакали гонцы с письмами к союзникам или с приказами воеводам спешить со сбором войск и запасов. Переписка с королём шла ежедневная, и от Ягайлы было получено известие, что крестоносцы тотчас же по объявлении войны вступили в пределы королевства и что, не имея возможности предупредить вторжение, король послал депутации, предлагая разрешить дело о Дрезденке третейским судом, но с требованьем девятимесячного перемирия.
Рыцари согласились на том условии, что все земли, захваченные ими до перемирия, оставались в их руках. Ягайло согласился и на это: не было другого исхода, и в письме, которым он извещал об этом, была приписка, понятная только одному Витовту.
«А посему, — писал Ягайло рукою своего секретаря Олесницкого, — срок сему перемирию истекает за декаду до Петрова дня, о чём извещаю, памятуя срок накрепко»!
— За десять дней до Петрова дня! — мелькнуло в мыслях Витовта, — ты помнишь, а я и подавно! Буду под Плоцком, если бы даже сама Висла вспять потекла!
Теперь дело было сделано, до конца июня вторжение в Польшу было отсрочено, спорное дело о Дрезденке поступало на третейский разбор немецкого короля Чехии, Венцеля, а брат его, король Венгерский и император Германский Сигизмунд взялись быть посредниками между Польшей и орденом.
Ко дню заключения перемирия немцы успели захватить Добржин, Липно, Рыпин и осадили Бобровники. Потеряв хотя временно такие ценные коронные земли, которых рыцари никогда не отдали бы обратно без боя, Ягайло был связан более чем когда бы то ни было с Витовтом. Потеря земель королевских была гораздо сильнейшей цепю, чем писанные договоры и честное слово, которым не очень-то доверял литовский князь. При всей мягкости и доверчивости своего характера в таких делах, где речь шла не о собственной личности, но о целости всего государства, страшно было ему основываться на одном слове Ягайлы, который столько раз изменял и словесным, и письменным обетам.
Теперь иное дело. Решение короля Венцеля, задолжавшего до головы и только что получившего ещё несколько десятков тысяч от орденской братии под залог своих фиктивных владений в Добржинской земле, не подлежало сомнению. Дрезденик и всё захваченное немцами, разумеется, будет оставлено рыцарям. Отбить их можно только силой, а эта сила — союз с Литвой. Теперь Витовт уже не медлил больше и послал сказать немецким послам в Вильню, что он возвращается в столицу и назначает им торжественный приём в первое же воскресенье, после обедни.
С утра все подступы и переулки, ведущие к великокняжескому дворцу, стоявшему между нижним и верхним замками, были полны народа. Великий князь приехал уже в столицу и отдал распоряжение о возможно более торжественном приёме посольства.
Отборные дружины великокняжеские стояли по обеим сторонам пути от дома посольства до самого замка. Тут были и ряды литовских латников, схожие по вооружению с крестоносцами, но только без орденских плащей, и русские панцирники, одетые в кольчуги — т. е. длинные рубашки, спускающияся до колен и составленные из сплошных рядов стальных колечек. Поверх этой кольчуги надевался панцирь из крепких железных листов, затем колонтари и поножи из того же металла. Вооружение их дополняли большие овальные щиты и тяжёлые мечи-двуручники, т. е. с такими длинными рукоятками, что в бою их надо было брать обеими руками.
Далее, т. е. ближе к замку виднелись пешие смоленские воины в кольчугах и бронях, с громадными топорами на длинных топорищах. Ещё далее стояли серые ряды псковских лучников, одетых в кольчуги и железные шапочки-ерихонки, с длинными тугими луками за плечами и колчанами, полными стрел. У самого замка стояли отборные литовские рыцари и богатыри в парадных кафтанах, без брони, но только при мечах, и среди них выделялись своими широкими бронзовыми лицами татарские князья и главные начальники кипчакских поселений в Литве.
Рыцари, в полном вооружении, предшествуемые герольдами и трубачами, на великолепно разукрашенных конях, мерным шагом, как приличествует столь знатным особам, тронулись в путь. Все три представителя ордена Марквард Зальцбах, Мориц фон Плауель и Герберт фон Ледисербруннен были рыцари самой чистой пробы, и потому плащи их были ослепительно белого цвета с чёрными суконными крестами на груди. Павлиньи перья в три ряда возвышались на их шлемах как знак известного дворянского происхождения.
Повесть «Мрак» известного сербского политика Александра Вулина являет собой образец остросоциального произведения, в котором через призму простых человеческих судеб рассматривается история современных Балкан: распад Югославии, экономический и политический крах системы, военный конфликт в Косово. Повествование представляет собой серию монологов, которые сюжетно и тематически составляют целостное полотно, описывающее жизнь в Сербии в эпоху перемен. Динамичный, часто меняющийся, иногда резкий, иногда сентиментальный, но очень правдивый разговор – главное достоинство повести, которая предназначена для тех, кого интересует история современной Сербии, а также для широкого круга читателей.
В книгу вошли два романа ленинградского прозаика В. Бакинского. «История четырех братьев» охватывает пятилетие с 1916 по 1921 год. Главная тема — становление личности четырех мальчиков из бедной пролетарской семьи в период революции и гражданской войны в Поволжье. Важный мотив этого произведения — история любви Ильи Гуляева и Верочки, дочери учителя. Роман «Годы сомнений и страстей» посвящен кавказскому периоду жизни Л. Н. Толстого (1851—1853 гг.). На Кавказе Толстой добивается зачисления на военную службу, принимает участие в зимних походах русской армии.
В книге рассматривается история древнего фракийского народа гетов. Приводятся доказательства, что молдавский язык является преемником языка гетодаков, а молдавский народ – потомками древнего народа гето-молдован.
Действие романа охватывает период с начала 1830-х годов до начала XX века. В центре – судьба вымышленного французского историка, приблизившегося больше, чем другие его современники, к идее истории как реконструкции прошлого, а не как описания событий. Главный герой, Фредерик Декарт, потомок гугенотов из Ла-Рошели и волей случая однофамилец великого французского философа, с юности мечтает быть только ученым. Сосредоточившись на этой цели, он делает успешную научную карьеру. Но затем он оказывается втянут в события политической и общественной жизни Франции.
Герои этой книги живут в одном доме с героями «Гордости и предубеждения». Но не на верхних, а на нижнем этаже – «под лестницей», как говорили в старой доброй Англии. Это те, кто упоминается у Джейн Остин лишь мельком, в основном оставаясь «за кулисами». Те, кто готовит, стирает, убирает – прислуживает семейству Беннетов и работает в поместье Лонгборн.Жизнь прислуги подчинена строгому распорядку – поместье большое, дел всегда невпроворот, к вечеру все валятся с ног от усталости. Но молодость есть молодость.
В романе Амирана и Валентины Перельман продолжается развитие идей таких шедевров классики как «Божественная комедия» Данте, «Фауст» Гете, «Мастер и Маргарита» Булгакова.Первая книга трилогии «На переломе» – это оригинальная попытка осмысления влияния перемен эпохи крушения Советского Союза на картину миру главных героев.Каждый роман трилогии посвящен своему отрезку времени: цивилизационному излому в результате бума XX века, осмыслению новых реалий XXI века, попытке прогноза развития человечества за горизонтом современности.Роман написан легким ироничным языком.