Грюнвальдский бой, или Славяне и немцы. Исторический роман-хроника - [171]
Заслышав звон церковного колокола, со всех концов стана к церкви потянулись молящиеся. На этот раз их собралось гораздо больше обыкновенного — всех манило любопытство посмотреть «поле», весть о котором разнеслась ещё с вечера по всему лагерю.
Проснулся и Седлецкий. Полоска дневного света, пробившегося сквозь полог шатра, резанула ему глаза. Он быстро приподнялся на ложе и с тревогой обвёл взором вокруг себя. Сновидение, или, вернее, кошмар, были ещё так живы, что действительность казалась только продолжением сна. Меч, с вечера так и замерший в руке Седлецкого, казалось, ещё больше подтверждал эту уверенность. Только совсем очнувшись и оглядевшись кругом, Седлецкий опомнился. Все происшествия вчерашнего дня — вызов, поручители и, наконец, колдовство Хмыря над мечами, — припоминалось ему отчетливо.
Под впечатлением первого чувства гадливости он отбросил от себя меч, бывший всю ночь в его руке, и быстро начал одеваться. Он не звал слугу. Ему противен был вид старого литвина. Он боялся на его лице прочесть укор своей совести, но старый Хмырь, услыхав шорох в палатке господина, сам, без зова, взошёл к нему и молча стал подавать одну за другой принадлежности туалета.
Увидав брошенные на ковёр мечи, он поднял их, старательно осмотрел и повесил на прежнее место над изголовьем. Полоска, сделанная восковой свечей на блестящем клинке меча, была довольно заметна при дневном свете. При желании, ошибиться мечами было невозможно.
Седлецкий одевался словно на бал или большое пиршество, в лучшие вещи своего гардероба — серый бархатный колет с малиновыми выпушками стягивал его стройную талию. Жёлтые сафьянные сапоги с серебряными пряжками, надетые поверх вплотную обтянутых серых шёлковых брюк с буффами, довершали его костюм. Надеть оружие, по обычаям шляхты, он должен был уже на самом месте боя.
Он был уже совсем готов, когда от Танненбергской церкви послышался троекратный сигнал рога, призывающего поединщиков к священному полю суда Божия.
Приказав своим конюхам, одетым к случаю в лучшее платье, нести вслед за собой кирасу, шлем, колонтари и присланные ещё с вечера Туганом-мирзой наручники, Седлецкий вышел из ставки, одетый франтовски, в больших перчатках с крагами, но безоружный. Мальчик лет пятнадцати, сын его старосты, одетый пажом, нёс за ним следом оба рыцарских меча на шитой подушке. Словом, польский франтоватый шляхтич сказывался в Седлецком на каждом шагу.
До церкви было не особенно далеко, и уже от ставок было видно, что большая толпа ждёт начала боя.
Со всех сторон лагеря ехали и шли воины и офицеры союзного войска. Седлецкий пожалел, что он не мог прискакать верхом; его аргамак хромал, а послать к татарину за конём в утро боя он считал недостойным своей чести.
Оба Бельских были уже на месте и с нетерпением поджидали своего поручника. Чешский витязь из Трочнова был уже тут и довольно весело разговаривал со своими поручителями, так же, как и он, избранными из числа «рыцарских гостей», т. е. чешских рыцарей.
Масса наёмных воинов, чехов, моравов, валахов — теснилась позади рыжего рыцаря[112]. Они нарочно пришли сюда, чтобы поддержать «своего», так как знали, что поляки и литовцы горой будут стоять за единоверца и шляхтича.
Антагонизм, таившийся между земским польским войском и наёмным, сильно обострился при дележе добычи, и только благодаря благоразумию начальников, расположивших оба войска отдельными станами, не происходило серьёзных беспорядков.
С противоположной стороны, именно позади двух панов Бельских, толпились представители шляхетства Великой Польши. Почти вся лапотная шляхта, поднявшаяся как один на общее дело борьбы с немцами, была здесь. Шляхтичи шли, чтобы подбодрить словом и сочувствием «своего» родовитого шляхтича, якобы отданного на жертву «дешёвому человеку». Появление Седлецкого, пришедшего как раз вовремя, т. е. до второго трубного сигнала, произвело в их толпе даже некоторое радостное волнение.
Хотя Седлецкий был несколько бледнее обыкновенного, он шёл самоуверенно и гордо, а изысканный костюм ещё более оттенял его красоту.
Он с поклоном подошёл к своим поручителям, и они вместе вышли в огороженный кольями и цепью круг. Приставы уже были там.
Чешский рыцарь и его поручители сделали то же. Следом в арену взошёл капеллан с двумя клириками, поставившими аналой.
Поручители, а вместе с ними и приставы у поля, сделали проверку мечей, но так как у чешского рыцаря была боевая рапира, или двуручник, гораздо длиннейшая обыкновенной меры, а запасных мечей не было, то, как и предполагал Бельский, решено было, что для боя воспользуются рыцарскими мечами, принесёнными пажем Седлецкого.
Рыцарь из Трочнова остался этим крайне недоволен. Он привык действовать в бою своим тяжёлым и длинным мечом и выразил сожаление об этом.
— А пусть ясный пан подойдет ближе, — с улыбкой заметил Яков Бельский, — мечи оба равны. В рядах шляхтичей послышался смех.
— Мне всё равно! — отозвался рыцарь, — Господь Бог за правое дело.
