Грюнвальдский бой, или Славяне и немцы. Исторический роман-хроника - [173]

— Как он смеет, «дешёвый человек», оскорблять нас!? — выскочив вперёд на арену, крикнули двое из представителей лапотной шляхты, известные богатыри и задиры великопольские, братья Ладецкие. — Как он смеет? Зовем его на бой, от лица всей шляхты!

— Бей шляхту! Бей лапотников! — кричали в свою очередь «дешёвые люди», — если бы не мы, гнали бы вас крыжаки до Кракова!

Ян Жижка

Это новое оскорбление со стороны шляхты не осталось без ответа, со всех сторон в воздухе засверкали сабли и мечи. Напрасно Бельские и приставы старались успокоить толпу, прося разойтись. Шум делался всё сильнее, несколько человек перепрыгнули через цепи на арену. Казалось, рукопашная стычка неминуема. Как вдруг от лагеря пронеслись радостные крики, и, окружённый блестящей свитой, сам великий князь Витовт показался на пригорке позади бушевавшей толпы.

Мгновенно всё смолкло.

Толпа раздалась, и в середину круга въехал сам князь и часть его свиты. Все обнажили головы. Многие преклонили колена.

Князь окинул взором всю толпу: кое-где ещё сверкали сабли, что владельцы не успели вложить в ножны.

— Храбрые и благородные витязи велико- и малопольские и вы, храбрые гости и рыцари иноземные! В эти великие и торжественные дни пусть исчезнет меж вас всякая рознь. Господь даровал нам победу над нашими исконными врагами, надо радоваться и ликовать, а не точить мечи к братоубийству. Объявляю «поле» конченым. Как Бог судил, пусть так и будет. За каждым осталась его честь и правда. Зову вас всех на великий пир, ко мне и к моему брату и другу королю Ягайле Ольгердовичу. А завтра — поход на самое гнездо крыжацкое, на Мариенбург. Будем воевать с ним, пока не обломим рогов у этих дьяволов в образе человеческом, завтра поход!

— Виват! Виват! — загремели сотни, тысячи голосов, и вся толпа, забыв минутное увлечение и рознь, двинулась к ставкам государей, где целая армия слуг устанавливала ряды жареных быков и вепрей, выкатывала бочки вина, пива и мёда. Начинался пир на всё союзное войско.

Глава XXI. «Паны Рады»

Велико было торжество в польском стане по случаю великой, невиданной победы, но Витовту, привыкшему пользоваться плодами своих побед, было не до торжества, ему во что бы то ни стало хотелось двинуть рать вперёд и взятием Мариенбурга вконец уничтожить гнездо немецких рыцарей.

От всех своих передовых отрядов ежечасно получал он извещения, что города восточной Пруссии один за другим сдавались на милость союзников и что жители с охотой присягали на верность новым властителям. Бесчеловечное иго рыцарского правления было им нестерпимо, и они открывали ворота, едва отряды союзников появлялись под стенами городов и укреплённых замков.

Но что несколько смущало Витовта, этого дальновидного политика и государственного человека — это формула присяги, которою подписывали сдавшиеся и поступавшие в подданство. Они клялись «короне польской», т. е. иными словами, только королю Владиславу II (Ягайле), а не ему, великому князю Литвы и Руси!

Оставшись наедине со своим братом и другом Ягайлой, он спросил его, с его ли приказания так поступают паны, и Ягайло поклялся ему на кресте и Евангелии и на всех своих реликвиях, что ни словом, ни помыслом не участвовал в этом нарушении прав союзников, что это дело «панов Рады», что, когда будет кончена война, они разочтутся во всём по-братски.

— Ты знаешь, мой дорогой брат и друг, — воскликнул наконец Ягайло в экстазе, — что тебе одному я обязан славой этого дня, что если бы ты не подготовил войска и союзников, раздавили бы меня с моими польскими войсками треклятые немцы! И мне ли обделить тебя, друга и брата.

Слёзы катились по сухощавому лицу Ягайлы. Витовт тоже прослезился, и ратные товарищи горячо обнялись.

— Еще одна просьба, — начал Витовт, — времени терять нечего: вели подымать рать — не дадим скрыться и устроиться крыжакам, заберём беззащитный Мариенбург и оттуда предпишем мир немцам.

— Ой, нельзя! Как идти отсюда, не отпраздновав победы? Никак не можно! — воскликнул Ягайло. — Чем упорнее победа, тем должно дольше оставаться на месте побоища, чтобы весь мир знал, что я победил и жду вторичного нападения. Это рыцарский обычай, и не мне разрушать его.

— Пусть так, но это делается тогда, когда победа сомнительна, когда отражённый враг только отступил от места боя, но ведь наша победа несомненна, отступивших нет, есть только убитые, пленные и бежавшие, да и тех мало. Какое же сомнение может быть в нашей победе? Кто может оспаривать её? Гроссмейстер, и маршал, и все чиновники ордена легли от меча и аркана. Вперёд, вперёд, дорогой брат! Возьмем Мариенбург, сокрушим последний оплот крыжаков и дадим вечный мир нашим землям.

— Хорошо, ты прав, мой дорогой брать, но я не могу решить подобного важного дела, не созвав панов Рады, пусть они скажут, что делать.

Витовт вспыхнул и отступил на два шага от Ягайлы.

— Ты ли это, сын Ольгерда, внук Гедимина, говоришь так?! Ты, прославленный герой, ты, водивший в победам многие знамёна, ты боишься каких-то панов Рады. Ты, король на Великой Польше и на Кракове, хочешь слушать каких-то крикунов? Опомнись! Помни, что всегда эта вольница губила Польшу, будь властелин, как я, как твой отец, как наш дед Гедимин, тогда ты будешь велик и силён.