Грозовой август - [51]
— Доску-то зачем изрубил? Чай, пригодилась бы, — упрекнул Посохина ефрейтор Туз.
— Доска, паря, дело наживное, человек дороже доски, — ответил Поликарп, уселся поудобнее и достал трубку. — У нас в Чегырке в войну такой был случай. Морозы стояли несносные, а топить печки бабам нечем: лесу близко лет. Прослышал про ту беду мой кум Северьян. И пишет с фронту письмо: «Раскатайте мою избенку, бревна раздайте вдовам, у которых детишков помногу. А мне, бобылю, она ни к чему». Видишь, как? Для людей фронтовик избы не пожалел.
Поликарп принялся проверять свои карманы. Чего только там не было! И табак, и кресало, и обрезки от алюминиевого котелка, и обломки от расчески, из которых он мастерил наборные мундштуки, меняя их потом на махорку; были там и патроны «про запас», и завернутые в газету сухари «про черный день». Сеня Юртайкин уверял, что у Посохина можно найти даже запасные части к лобогрейке. Оттопыренные карманы не украшали и без того далеко не атлетическую фигуру Поликарпа. Цыбуля грозился опустошить его карманы собственными руками, но все как-то не решался — щадил солдата.
К удивлению десантников, Поликарп устал в дороге меньше других. Он собирал хворост, подбрасывал его в костер. Только лицо у него сильно изменилось — опухло от комариных укусов.
— Эк тебя разнесло, голубь сизокрылый, — смеялся Юртайкин. — Ну, сам того пожелал. Ведь какую должность человеку предлагали: комендант Бутугура! Сиди себе на железном ведре да покуривай. Супругу выписал бы с ребятишками и зажил бы — кум королю, сват министру.
— Да-а, паря, тут я дал промашку, — согласился Посохин. — Но ежели рассудить, пошто промахнулся, то обратно Сенька всему виной. Поглядел я тогда ему вслед — идет человек на войну с балалайкой. Когда же, думаю, он с балалайкой войну-то сломает? Вот и подался на помощь — выручать вятского.
— А ты что, ко дворам так торопишься, Поликарп Агафонович? — поинтересовался Забалуев.
— Кочерги захотел! — прыснул со смеху Сеня.
— Спешу по делу — на то есть причина. — Поликарп сказал это с такой серьезностью, что можно было подумать: действительно есть у него неотложное дело. Но все обернулось в шутку: — Сон мне приснился на прошлой неделе, будто вернулся с войны мой разлюбезный куманек Северьян. А поскольку жить тепереча ему негде, стал он ночевать у каждой бабы по очереди. Как с крайней избы начал, так и пошел по порядку по всей деревне. — Поликарп помолчал. — До моей Матрены ему три двора оставалось, — с той же серьезностью добавил он и безнадежно махнул рукой: — Теперь уж, наверно, дошел...
II
Китаец Ван Гу-ан сначала шагал за танками вместе с десантниками, затем начал все чаще отрываться от них — забирал все влево, а потом и вовсе куда-то исчез, как провалился.
Вечером мукденский рикша снова появился в бригаде. И не один — притащил откуда-то пленного — невысокого вертлявого субъекта в войлочной шляпе, одетого в травяной плащ, какие носят баргутские пастухи. С пленником он не церемонился — подталкивал его прикладом, вел к палатке комбрига.
В палатке сидели Волобой и Викентий Иванович — обсуждали планы на завтра. Над столом горела прикрученная к столбику электрическая лампочка, в нее упрямо тыкалась головастая ночная совка. Ван Гу-ан со своим пленником вначале удивил комбрига — зачем китаец задержал этого оборванного пастуха? Но в дальнейшем выяснилось, что этот «пастух» — верный помощник Хромого Дракона японский майор Мамура. Он пробирался из блокированного нашими войсками Халун-Аршана в соседний опорный пункт Учагоу. Ван Гу-ан поймал его у овечьей отары, где он только что убил пастуха и, надев его одежду, жег на костре свой офицерский мундир.
Волобой внимательно оглядел пленного, спросил, с какой целью он шел в Учагоу. Мамура сверлил злыми глазами командира бригады, надменно задирал вверх голову и молчал.
Вот таких же самоуверенных пленных Волобой встречал на Западе в первый год войны. Спросит, бывало, у него номер части, кто командир, а он кричит как угорелый: «Хайль Гитлер!» Не битый как следует самурай, видно, изображал из себя частицу «великой расы ямато». Смотрите, дескать, как я силен! Завоевал пол-Азии! Заставил попятиться союзников.
Комбриг, кивнув на пленного, сказал Викентию Ивановичу:
— Видите, сколько спеси у этого гада?
Мамура густо покраснел и вдруг заговорил довольно чисто по-русски:
— Прошу вас, господин полковник, не оскорблять моей чести. Я офицер японской императорской армии. — И многозначительно добавил: — Я потомок Оямы[9]. Вы знаете такого маршала?
— Куда же вы дели свой мундир, потомок маршала? — спросил с иронией Волобой. — Кстати, вы на самом деле потомок Оямы или просто хотите напомнить мне некоторые страницы истории?
— Вы догадливы, господин полковник, — осклабился Мамура. — Я хотел вам напомнить страницы истории...
— Ясно. А вы не родственник, случайно, генерала Камацубары?[10]
— Нет, не родственник, — торопливо ответил пленный.
Волобою было неприятно говорить со спесивым майором. Но перед ним, судя но всему, сидел штабной офицер. Он должен был знать, что намеревается предпринять командующий японским 3-м фронтом генерал Усироку Дзюн, и это заставляло комбрига продолжать допрос.
В повести рассказывается о стойкости и морально-психологической закалке советских воинов, временно находящихся за рубежом нашей Родины.Книга рассчитана на массового читателя.
В книге две повести — «На Забайкальском фронте» и «Жизнь продолжается». В центре первой повести — советские солдаты, с честью выдержавшие все испытания и оправдавшие высокое доверие Родины в боях с японскими милитаристами. Вторая повесть посвящена бывшему забайкальцу, совершившему бессмертный подвиг в боях на подступах к городу Ленина, — Г. П. Масловскому. В очерках военных лет автор рассказывает о воинах-забайкальцах, которые в годы Великой Отечественной войны стояли в готовности к отражению возможной агрессии милитаристской Японии, а в августе сорок пятого принимали участие в разгроме Квантунской армии. Для массового читателя.
Издательство Круг — артель писателей, организовавшаяся в Москве в 1922 г. В артели принимали участие почти исключительно «попутчики»: Всеволод Иванов, Л. Сейфуллина, Б. Пастернак, А. Аросев и др., а также (по меркам тех лет) явно буржуазные писатели: Е. Замятин, Б. Пильняк, И. Эренбург. Артелью было организовано издательство с одноименным названием, занявшееся выпуском литературно-художественной русской и переводной литературы.
Документальное повествование о жизненном пути Генерального конструктора авиационных моторов Аркадия Дмитриевича Швецова.
Издательство Круг — артель писателей, организовавшаяся в Москве в 1922. В артели принимали участие почти исключительно «попутчики»: Всеволод Иванов, Л. Сейфуллина, Б. Пастернак, А. Аросев и др., а также (по меркам тех лет) явно буржуазные писатели: Е. Замятин, Б. Пильняк, И. Эренбург. Артелью было организовано издательство с одноименным названием, занявшееся выпуском литературно-художественной русской и переводной литературы.
Основу новой книги известного прозаика, лауреата Государственной премии РСФСР имени М. Горького Анатолия Ткаченко составил роман «Воитель», повествующий о человеке редкого характера, сельском подвижнике. Действие романа происходит на Дальнем Востоке, в одном из амурских сел. Главный врач сельской больницы Яропольцев избирается председателем сельсовета и начинает борьбу с директором-рыбозавода за сокращение вылова лососевых, запасы которых сильно подорваны завышенными планами. Немало неприятностей пришлось пережить Яропольцеву, вплоть до «организованного» исключения из партии.
В сатирическом романе автор высмеивает невежество, семейственность, штурмовщину и карьеризм. В образе незадачливого руководителя комбината бытовых услуг, а затем промкомбината — незаменимого директора Ибрахана и его компании — обличается очковтирательство, показуха и другие отрицательные явления. По оценке большого советского сатирика Леонида Ленча, «роман этот привлекателен своим национальным колоритом, свежестью юмористических красок, великолепием комического сюжета».