Грозовой август - [50]

Наконец из-за гор показалось светлое, лучистое солнце. Иволгин огляделся по сторонам и сразу почувствовал, как далеко ушла бригада от исходных позиций. Ровной монгольской степи как не бывало. Вокруг горбатились косогоры, покрытые густым кустарником, зеленели низкорослые тальники. А потом начались непролазные солончаки и болота. Зыбкие трясины, покрытые ряской, засасывали нагруженные горючим и боеприпасами студебеккеры, походные кухни, повозки и автобусы.

Чавкали в размешенной грязи колеса орудий. Рычали осевшие в болото грузовики, обдавая все вокруг шматками бурой липкой грязи.

Когда застревал грузовик, его обступали со всех сторон пехотинцы, кидали в раскисшие колеи камни, сучья, подставляли под борта плечи и с гиком выкатывали машину на твердое место. А не хватало солдатской силы, на помощь приходили тягачи с металлическими буксирами. И трясина выпускала свою жертву.

Едва наступило утро, а на термометре под сорок — дышать нечем. Все устали, вымазались — не узнать. У Посохина грязь на штанах, на плечах, даже пилотка вроде бы из грязи слеплена. Под стать Посохину Забалуев — тоже измазан с ног до головы. Ему доставалось больше всех. Подставит под борт могучее плечо — трещат и гнутся дощатые снасти, облегченно вздыхает мотор: вот это сила!

В непролазных трясинах десантникам помогали танкисты. Только механик-водитель «Бесстрашного» Гиренок не вылезал из машины, посматривал на автоматчиков вроде бы свысока, называл их кочколазами. Десантникам впору обидеться бы на такого высокомера, но они не обижались: что ни говори, на гимнастерке три ордена Славы! Сам Волобой называет его лучшим механиком-водителем. Один Баторов не давал гвардейцу спуску.

— Ты еще не полный кавалер, — говорил он ему. — Совести у тебя не хватает для полного кавалера. Понятно?

Уже не один десяток километров прошла бригада, но не встретила пока ни одного японца. Это озадачивало всех. «В чем дело? Где же японцы?» — спрашивали друг друга бойцы, не зная, разумеется, что их направили в обход укрепрайона. Иволгин тоже не знал замыслов командования и ощущал некоторую растерянность. На митинге он вместе со всеми радовался, что подошел наконец долгожданный час. Вспомнил Шатрова: старый дирижер оказался дальновидным. Теперь командир взвода нетерпеливо ждал встречи с противником, чтобы скорее испытать себя: сумеет ли он как следует выполнить свои обязанности? Ведь он единственный в батальоне участник минувшей войны и должен показать подчиненным, как надо бить врагов. Беспокойство усиливалось еще и потому, что командир бригады оказался его старым знакомым. Разве можно перед ним ударить лицом в грязь!

В его воображении рисовались картины боев в горных ущельях и на скалистых кручах. Перед глазами вырастали хитро замаскированные доты, которые он блокировал со своими автоматчиками, противотанковые рвы, которые он вовремя обнаруживал и тем самым спасал танки. Словом, мысленно он воевал вовсю, а наяву вроде бы находился просто на учебном марше. И от этого казалось, будто его обманули.

В полдень, когда танковая колонна взобралась на лесистый косогор, с севера донесся одиночный пушечный выстрел. За первым послышался второй, третий.

Иволгин в бинокль посмотрел на синеющие вдали горы. У их подножия виднелись строения, чернели груды каменного угля, тянулась цепочка тополей. Там, вдоль железнодорожной линии, продвигался передовой отряд стрелковой дивизии и наскочил видно на заслон. «Может быть, нас бросят на выручку?» — с надеждой подумал он. Но тут же засомневался: у соседей два дивизиона артиллерии на мехтяге, дюжина самоходок, противотанковые батареи, «катюши». Вряд ли они запросят помощи.

Рядом остановился командирский танк. Волобой вызвал по радио командира отряда.

— С кем воюешь? — спросил он. — Может, помочь? Ну, валяй сам. Было бы предложено...

Иволгин снова приник к биноклю, увидел вынырнувший из-за края высотки эшелон. Поезд шел, видимо, из Халун-Аршана к разъезду. Попыхивал дымком паровоз, катились за ним темно-коричневые вагоны. Грянул орудийный залп. Вагоны окутало густым, стелющимся по земле дымом. Эшелон остановился. Чаще захлопали орудийные выстрелы. Потом стрельба постепенно начала стихать.

К вечеру бригада Волобоя, обойдя Халун-Аршанский укрепрайон с юга, остановилась у отрога Хингана на привал. Неподалеку поблескивало поросшее осокой озеро, торчали из воды стебли камыша. Пахло торфяной гнилью. От озера тянулась узкая полоска чумизы, а за ней помигивала редкими огоньками баргутская деревушка, оставленная без боя эскадроном маньчжурских войск.

Бойцы падали на траву не чуя под собой ног, вытряхивали из ботинок и обмоток сгустки белесого солончака, переобувались, протирали автоматы. С севера, от разъезда, изредка доносились орудийные выстрелы. Край темного неба порой озаряли малиновые огненные вспышки.

— Это «катюши» смолят самураев, — догадался Посохин.

Чтобы спастись от комаров и мошкары, Поликарп разжег хитрый костер без пламени. Топором он раскромсал раздавленную гусеницами танков доску. К запаху перегоревшей солярки примешивался приятный горьковатый дымок от затлевшей древесины. От кухни потянуло разваренной кашей.