Гридень и Ратная школа! - [24]

За деревней у реки

Кто с утра уж трудится?

Уперев свой взор в огонь,

Кто сурово хмурится?

Потрескавшийся ноготь жреца играючи сковырнул один из камней с посоха и тот оказался в морщинистой ладони.

Кто свой трудный день начал

С именем Сварога?

Кто в почёте у людей,

Под защитой бога?

Развернувшись, старик зашагал обратно в сторону идолов. А когда достиг их, то склонился перед изваянием Небесного кузнеца и подобрал у его основания каменную чашу.

Кузнецы-колдуны,

Что с огнём играют.

Со сварожьим именем

Молот поднимают.

Водица, что до этого стекала изо рта каменного Сварога прямиком на холодный пол, щедрым ручейком полилась в подставленный волхвом сосуд.

Сам Сварог им молот дал,

Да помог с ударом.

Поколдуй-ка, брат кузнец,

Подружись с металлом.

С этим напевом на устах волхв погрузил извлечённый из посоха камень внутрь чаши. И стоило минералу коснуться воды, как свет внезапно усилился. Он буквально бил из чаши вверх и в стороны словно прожектор.

— Пейте, — повелел волхв и протянул к нам сосуд.

И пока другие новобранцы благоговейно пялились на слугу богов, я сделал шаг вперёд. Ну а чего? Если и хлебать всем из одной чаши, так лучше уж быть первым, а не ждать пока остальные малолетки слюней туда понапускают.

Вода в чаше оказалось на диво вкусной и я сам не заметил, как за первым робким глотком, последовал второй, а затем и третий.

Казалось, от моей наглости опешили не только будущие сослуживцы, но и сам волхв. Ничем другим я не могу объяснить его запоздавшее предостережение.

— По одному глотку! — но было уже поздно, я и сам почуял неладное.

Свет, исходящий из чаши, будто затопил моё сознание…

Глава 7

Где это я? Вокруг, насколько хватало глаз, плескалась темнота. Не кромешная, а такая в которой можно, пусть и с трудом, но различить собственные руки. Проблема была лишь в том, что, кроме этих самых рук, разглядеть ничего не удавалось. И только где-то вдали виднелись яркие сполохи — это в воздух, словно из ниоткуда, взлетали редкие искры. Они раз за разом освещали небольшой кусочек пространства и манили к себе на манер путеводной звезды.

Туда я и зашагал. Не знаю, зачем я так поступил. Может оттого, что услышал с той стороны перезвон металла, а возможно, меня привлекли слова, что витиевато переплетались с громким бряцаньем.

А закончив труд дневной,

По домам вернутся.

Дзинь-дзинь!

Потеплеет их тут взор,

Жёнам улыбнутся.

Дзинь-дзинь!

Ну а кто уж не женат-

То ж грустить не станет.

Дзинь-дзинь!

Медовухи выпьет рог,

Род людской прославит.

Дзинь-дзинь!

Подобравшись поближе к источнику шума, сквозь сполохи я различил силуэт. Высокий мужчина с голым торсом склонился над пустующей наковальней и занёс для удара молот.

— Дзинь-дзинь! — обрушил своё орудие кузнец.

Так всю жизнь они живут-

Людям помогают,

Дзинь-дзинь!

Душу вкладывают в труд,

Да песни распевают.

Дзинь-дзинь!

И вовеки слава им-

Кузнецам Сварога.

Кто в почёте у людей,

Под защитой бога?

— Чего куёшь? — отчего-то спросил я, когда подошёл поближе.

— Разве сам не видишь? — вопросом на вопрос ответил кузнец.

Заслышав мой голос, незнакомец разогнулся, и во время последнего сполоха я увидел его лицо. Если бы в тот момент я мог проблеваться, то обязательно бы так и поступил. А всё оттого, что у загадочного кузнеца не было носа и глаз, на их местах зияли глубокие провалы. Губы же у и вовсе отсутствовали как класс, поэтому я был вынужден созерцать ровный ряд зубов и, должен признать, зрелище это не из приятных. И как вишенка на торте — кожа: бледная, вся в трупных пятнах и язвах, будто у прокажённого.

— Так там же нет ничего, — указал я на пустую наковальню.

— Стало быть, если ты чего-то не видишь, то этого и нет вовсе?

— Ага.

— А как же боги? — вопрошающе приподнял кустистые брови кузнец.

— Так не верю я в них, — ляпнул я, не подумав, но было уже поздно.

Вот только, к немалому удивлению, ответ кузнеца застал меня врасплох. Я ожидал чего угодно: брани, понуканий, обвинений в ереси или на худой конец отеческой отповеди, но вместо этого услышал нечто иное.

— Это правильно, — внезапно поддержал меня кузнец. — Слишком часто мы видим лишь то, что хотим видеть. И верим в то, во что хотим верить. Мы так отчаянно лжём себе, что через какое-то время и сами начинаем верить в выдумку. Мы столь отчаянно отрицаем правду, что иногда не можем распознать кривду, даже когда она у нас под носом. Быть человеком трудно, всегда хочется на что-то опереться: на родичей, на верных соратников, на богов. Однажды и я Людота Коваль дал слабину, не распознал в друге — врага, а в боге — подделку. Не повторяй моих ошибок, малец, и помни не пожимай руки тому, кто, своих сыновей не имея, чужих на смерть посылает…

* * *

— …да очнись же ты, окаянный! — раздражённый голос волхва ввинтился в уши поганым сверлом.

Я с трудом разлепил веки. Картинка перед глазами плыла, но даже так я умудрился обозреть помещение и понять, что в капище мы с волхвов одни. Куда подевались остальные новобранцы оставалось лишь догадываться.

— А ну, отрок, говори, — старик ухватил меня за грудки. — Видел чего необычного, может место какое чУдное али людей странных?

— Место, людей? Ничегошеньки не помню, — промямлил я в ответ, баюкая гудящую, словно после попойки, голову.