Гремучий ручей - [93]

… – Что будете делать вы? – с вызовом спросил он Григория. На самом деле причиной этой кажущейся дерзости была беспомощность, попытка выплыть из этого красного, остро пахнущего кровью.

– Проверю, на месте ли фон Клейст, и тоже лягу спать, – сказал Григорий. Сказал и посмотрел прямо Всеволоду в глаза. Очень серьезно, как взрослому, посмотрел.

Нет, его не пытались заставить все забыть, ему давали понять, что он принят в тайное общество. Теперь в этом тайном обществе он один из своих. Понять бы еще, кто остальные. Получалось, что Ольга Владимировна тоже одна из «своих». Получалось, что она среди «своих» самая главная, если даже Григорий слушается ее беспрекословно. Получалось, что и девчонка… эта синеглазая и дерзкая – она тоже своя. А он с ней так… не по-человечески.

– А утром? – спросил Всеволод. – Что мы станем делать утром?

– А утром мы продолжим наши поиски, Сева.

«Мы» – вот самое главное, что он запомнил! Значит, не ошибся. Значит, он на самом деле «свой». Осталось выяснить еще одно.

– А она? – начал он, подбирая слова. – А она тоже?

– Тетя Оля? – Теперь Григорий смотрел на него с укором. – Тетя Оля мировая женщина, парень. И то, что ты там себе напридумывал про нее, забудь! Даже думать не смей! Слышишь ты меня?

Всеволод молча кивнул.

– Вот так лучше. И Татьяну мне чтобы не обижал. Она тоже…

Григорий так и не договорил, что тоже. А Всеволоду так хотелось услышать, какая же Татьяна на самом деле, что в ней такого особенного.

– Ладно, парень, – Григорий вздохнул. – Пойдем, я тебя провожу.

– Убедиться хотите? – спросил он насмешливо и самую малость обиженно.

– Хочу. Знаю я вас, молодых-горячих…

Наверное, в этот момент он говорил не только о Всеволоде, но и о Митяе, своем сыне, потому что в голосе его прорезались какие-то непривычные мучительно-болезненные нотки.

– Мы найдем его, – сказал тогда Всеволод очень тихо, и Григорий кивнул, а потом молча пожал ему руку.

– Иди, – сказал, глядя себе под ноги. – Иди, Сева. Утро вечера мудренее.

И вот оно наступило – это утро! Утро наступило, а Григорий пропал! Всеволод и в сарае проверил, и в оранжерею сбегал, а потом попытался расспросить тетю Шуру. Он даже у Ольги Владимировны, которую еще только учился считать «своей», спросил. Никто ничего не знал. Никто не видел Григория. Не видел и, кажется, не собирался его искать. Ни его, ни Митяя…

Еще за завтраком Всеволод решил, что станет искать сам. По свету еще раз тщательно обыщет часовню, из шкуры выпрыгнет, а найдет этот чертов тайный ход. Ведь не примерещилось же ему!

Вот такие у него были планы, пока он не увидел след укуса на Настиной руке, пока не заглянул в почерневшие, утратившие синеву глаза Татьяны.

Она тоже знала. Может быть не так много, как знал он, но что-то определенно понимала лучше него. Понимала и видела. Где и как видела, Всеволод знать не хотел. Такому его в школе не учили. Про такое ни один уважающий себя комсомолец даже думать бы не стал. Потому как это было чистой воды мракобесием. Раньше, еще несколько дней назад, Всеволод бы так и сказал – мракобесие и дремучесть! Но это было до того, как он увидел обескровленные, истерзанные, сваленные в башне тела, до того, как услышал тот странный разговор между фон Клейстом и старухой. А еще был зверь, что рыскал по округе и рвал всех без разбору. А еще был садовник Гюнтер, который сначала пропал, а потом вернулся и попытался напасть на своих же. Много всякого странного и страшного было, если уж начистоту. Всякого, что не укладывалось в привычную картину мира, что никак не получалось сбросить со счетов.

– Эксперименты… – сказал ему минувшей ночью Григорий. – Эти гады ставят на моем парне эксперименты.

И Всеволод с радостью ухватился за это привычное слово. Эксперименты всяко лучше, чем все остальное, чем мракобесие.

Но с мракобесием все равно нужно было разобраться, вывести из темноты на белый свет, понять, что же это такое. И начать следовало с Насти. Для начала хотя бы просто понаблюдать, потому что разговаривать с ней бесполезно.

Вот только со слежкой не сложилось. Из поля зрения Всеволода Настя пропала почти сразу же после завтрака, а его самого закружило в бурном водовороте нетерпящих отлагательств дел. Вынырнуть из этого водоворота у него получилось лишь однажды, да и то лишь на четверть часа. За это время не вышло даже бегло осмотреть часовню. Что уже говорить об остальном? Всеволод еще надеялся, что вернется Григорий, а у него будет куда более дельный и куда более продуманный план. Но время шло, а Григорий не появлялся, и в душу Севы закралась тревога. Поговорить бы с Ольгой Владимировной, спросить начистоту. Он даже попытался, сунулся было к дому, но сразу понял, что разговора не получится. Немецкая ведьма держала все под неусыпным контролем. Даже парой слов перекинуться не выйдет. Зато он увидел Настю, которая ползала на коленках по паркетному полу с тряпкой, щеткой и мастикой. Движения ее были какими-то механическими, а выражение лица Всеволоду разглядеть не удалось.

Обеда не было. Отменили по приказу ведьмы. Но тетя Шура все равно умудрилась сунуть каждому из них по краюхе хлеба. На всякий случай Всеволод снова спросил про Григория, но она лишь пожала плечами в ответ. У тети Шуры сейчас тоже хватало забот, нужно было готовиться к приему бургомистра и его своры. Эх, ему бы динамита!..