Гремучий ручей - [92]

Таня вглядывалась в сгущающийся туман, думала о том, что случилось с Настей, где Митяй и как ей следует поступить, поэтому не сразу услышала этот звук…

* * *

…Она сидела за столом и таращилась на него. А до этого она таращилась на Настю. Нет, не так! Она что-то видела в сонных Настиных глазах. Видела что-то такое, что заставило ее сначала смертельно побледнеть, а потом отшатнуться. В его глаза она тоже пыталась заглянуть. Точно так же, как до этого ее бабка. Всеволод чувствовал этот невидимый напор, чувствовал и пытался защититься. Как умел, так и пытался. Получилось ли, он не знал, но подозревал, что получилось. А еще подозревал, что они – и бабка, и внучка! – не те, кем хотят казаться. Они даже не те, кем кажутся. Они нечто большее.

А потом он увидел след от укуса на Настином запястье, точно такой же след, какой был на руках у тех мертвых девчонок из водонапорной башни. А потом ему вдруг показалось что эта… Татьяна знает больше, чем он. Возможно, не так много, как ее бабка, но все же.

А бабка вчера ночью велела Григорию рассказать правду. «Расскажи ему все!» – сказала она и сделала что-то странное. Или не сделала, но оба они вдруг послушались, подчинились ее воле, ушли, оставляя ее одну в разрушенной оранжерее.

И Григорий рассказал. Про то, что сидел в тюрьме, про то, что зверь из Гремучей лощины убил его жену, а фон Клейст похитил и где-то прячет его сына. Вроде бы и не соврал, да только Всеволод был уверен, что дядя Гриша все равно всей правды не сказал. Той правды, про которую говорила эта… Татьянина бабка.

Тогда Всеволод не стал допытываться, тогда ему хватило того, что ему доверились. Он был рад, что может Григорию помочь. Вот только не получилось помочь. Разрушенную часовню они обшарили с максимально возможной тщательностью, но так и не нашли потайного хода. Да и о какой тщательности могла идти речь, когда действовать приходилось в темноте, с оглядкой на немецкий патруль.

– Бесполезно! – с досадой сказал тогда Григорий.

Сказал и сплюнул себе под ноги. А Всеволод почувствовал себя виноватым, словно бы он соврал про тайных ход, словно бы подвел. Если бы не он со своими наблюдениями, Григорий искал бы сына в каком-то другом месте. Искал и, может быть, уже нашел бы. Но он поверил Всеволоду и потерял полночи.

– Спать иди, парень. – На Всеволода он не смотрел, думал о чем-то своем.

– Я останусь. Я хочу помочь. – Было неловко и немного обидно, но Сева старался не подавать вида.

– Поможешь. – Все-таки Григорий на него глянул. Взгляд у него был тяжелый, неласковый. – Завтра продолжим искать, а сейчас ложись спать. По утру ты мне бодрый будешь нужен.

– А вы? – спросил Всеволод, понимая, что поутру никто его помощью не воспользуется. Или хуже того, его попытаются заставить все забыть. Или про что они говорили там, в оранжерее? Григорий просил эту… Татьянину бабку сделать так, чтобы Сева все забыл, а она сказала, что уже пробовала, и у нее ничего не вышло. А еще сказала, что ему нужно рассказать всю правду…

Пожалуй, именно тогда в душу Всеволода закрались первые сомнения. Ему сказали, что она фашистская приспешница – и она, и ее внучка. Ему сказали, а он сразу же поверил. После убийства брата его мир поделился на белое и черное, никаких оттенков, никаких полутонов. Есть враги, а есть друзья. Сейчас, так уж вышло, что врагов больше, чем друзей, и с врагами нужно разобраться. Как именно он станет разбираться, Всеволод еще не решил. Мысли были разные, но все какие-то беспомощные. И план его был такой же беспомощный. Попасть в Гремучий ручей ему помогла соседка, которая прибиралась в городской комендатуре. Услышала, что на работу в усадьбу фон Клейста набирают знающую немецкий язык молодежь, замолвила словечко перед кем-то из тамошних мелких сошек.

Тогда Сева был уверен, что достаточно оказаться в логове врага, как он сразу придумает план мести. Глупость и самонадеянность! Тогда он был готов пожертвовать собственной жизнью, чтобы отомстить за смерть брата. Да только оказалось, что жертвовать придется не только своей, но и чужими жизнями. Потому что, если ему и удастся добраться до фон Клейста, живыми из усадьбы никого из них не выпустят. Тетя Шура рассказала про сожженную дотла деревню. Со всеми жителями сожженную… В назидание и в наказание за убийство двух немецких солдат. За солдат! А как эти фашистские твари станут мстить за убийство фон Клейста? Да, Сева был готов взять всю вину на себя, но здравый смысл говорил, что это бесполезно. Разбираться никто не станет. Карательная машина заработает на полную катушку, чтобы другим было неповадно. Возможно, ближайшее село и пощадят, но тех, кто останется в усадьбе, уничтожат.

Оставалось наблюдать, запоминать и ждать удобного момента. Возможно, его знания о внутреннем устройстве и распорядке в усадьбе когда-нибудь пригодятся. Если не городским подпольщикам, то лесным партизанам. Возможно, ему удастся узнать что-то очень важное, какую-нибудь секретную информацию…

Примерно так Сева и рассуждал, пока не нашел в заброшенной водонапорной башне мертвых девочек. В тот момент жизнь его встала с ног на голову, а после подслушанного разговора фон Клейста и старой ведьмы и вовсе сорвалась в пропасть. В мире, где все черное и белое, появилось красное. И это красное было загадочным и страшным одновременно.