Гражданская рапсодия. Сломанные души - [5]

Толкачёв кивнул.

— В каком вагоне едете?

— В последнем.

— А мы, стало быть, во втором. У нас печку топят. Правда, только на ночь, но хотя бы спать теплее. Покупаем вскладчину дрова у машиниста и греемся. Мест свободных нет, но если желаете… Для вас, думаю, мы бы потеснились.

Предложение было более чем щедрое. Чайник с кипятком в руке Липатникова и упоминание о печке вызывали желание немедленно согласиться и идти за этим человеком, куда бы он ни направился. И всё же Толкачёв сказал:

— Вы меня совсем не знаете.

— Вот и познакомимся. Вы до Ростова?

— До Новочеркасска.

— К генералу Алексееву?

Толкачёв промолчал.

— Что ж, ступайте, стало быть, за мной.

3 Поезд Москва — Ростов-на-Дону, вагон третьего класса, ноябрь 1917 года

Станционная бригада закончила погрузку дров, и машинист дал предупредительный гудок. Липатников прибавил шаг. К нему ринулась худая бабёнка с чугунком, но Липатников так замахал на неё свободной рукой, что бабёнка в испуге шарахнулась прочь. Толкачёв тоже прибавил шаг, чтобы не отстать и не потерять нового знакомого в толпе спешащих к вагонам пассажиров.

Липатников шёл не оглядываясь. Чайник он держал перед собой в полусогнутой руке, и нёс его осторожно, словно некую драгоценность. Со стороны это казалось странным — сухощавый человечек в зауженном рединготе[3], в широконосых коричневых ботинках и с латунным чайником. Впрочем, у каждого времени свои приоритеты. Толкачёв подумал: всего месяц назад в «Привале комедиантов» он слушал Северянина и Блока, и считал это верхом своих притязаний, а сегодня его главная мечта — кружка кипятку и кусок хлеба.

Липатников вдруг обернулся и сказал:

— На каждой станции снимают с поезда по нескольку человек. Вы правильно поступили, что не взяли ту шинель. Если и брать, то солдатскую. Солдат не трогают.

Слова его прозвучали как продолжение прерванного разговора, но так некстати, что Толкачёв не сразу понял, что именно бывший подполковник имел ввиду, потом вспомнил конвойных, путейцев с товаром, и кивнул: конечно, правильно.

Перед вторым вагоном Липатников на секунду остановился, перехватил чайник другой рукой и стал подниматься по ступеням в тамбур.

— Осторожно, господа, не ошпарить бы никого, — произнёс он, поднявшись на первую ступень.

У самого входа на деревянном чемодане сидел рыжебородый мешочник. Увидев Липатникова, он привстал, пропуская его, и сказал улыбаясь:

— Кипяточек-с? Это хорошо. Помнится, не так давно в трактирах просили по пяти копеек за чайник и ситного хлебца к нему по четыре копеечки за фунт. А ныне за чёрствую булку выложишь целковый и радуешься дешевизне.

Мешочник взялся обсуждать цены на продукты, жаловаться на продавцов, на качество товара, причём говорил он как бы сам с собой и жаловался тоже самому себе, и кто-то иной в этом разговоре ему был не нужен.

Толкачёв поднялся в тамбур и следом за Липатниковым прошёл в середину вагона. В тесном купе, отделённом от прочих хлипкими дощатыми перегородками, сидели пять человек. Слева двое мужчин. Тот, что у окна, явно военный, хоть и одет как приказчик мануфактурной лавки; второй — средних лет, интеллигентной наружности, скорее всего, журналист какой-нибудь газеты или педагог. Лёгкая примесь седины в усах и бородке не старила его, наоборот, придавала лицу, а, точнее, взгляду, меланхоличность, что более свойственно преподавателям высших курсов перед приёмом экзаменационных листов. Толкачёв подумал, что сравнение с преподавателем весьма примечательно, ибо все они сейчас держали экзамен на верность своей стране.

Толкачёв перевёл взгляд на правую лавочку, там жались друг к другу две барышни, одна в белом платке и переднике с красным крестом, другая в смешной беретке, похожая на испуганного птенчика; рядом юноша лет восемнадцати с дешёвой книжицей в руках.

Липатников поставил чайник на стол.

— Вот, друзья мои, кипяточек вам. И новый наш попутчик, — он взглянул на Толкачёва. — Мы тут обособились от остального вагона, оккупировали, стало быть, отдельное купе. Вместе, знаете, спокойней. Я вас познакомлю. Вон тот, в синей поддёвке, ротмистр Будилович. Возле него доктор Черешков. А этот юноша, Кирилл Осин, юнкер.

Толкачёв качнул головой и представился в свою очередь:

— Штабс-капитан Толкачёв Владимир Алексеевич, двадцать второй пехотный полк.

— Стало быть, царица полей, — кивнул Липатников. — Что ж, устраивайтесь, господин штабс-капитан. Порядок у нас спартанский, не обессудьте, за кипятком на станциях ходим по очереди. Вы, стало быть, будете после ротмистра Будиловича. А это наши дамы. — Липатников указал на барышень. — Смородинова Екатерина Александровна и Петровская Мария Александровна. Обе, стало быть, Александровны. Будто сёстры. Впрочем, они и есть сёстры, только милосердия. Вы здесь садитесь, Владимир, — Липатников указал на место рядом с Черешковым. — А я потом с молодёжью обоснуюсь.

Покончив с распоряжениями, Липатников достал с верхней полки саквояж, вынул три алюминиевых кружки и бумажный пакет с чаем.

— Вы без вещей, Владимир Алексеевич? — вежливо осведомился Черешков.

— Да, так получилось… Украли на Николаевском вокзале. Недоглядел.