Гражданская рапсодия. Сломанные души - [3]
— Выглядывают.
— Говорят, на Дону мятеж, вот они и ходят кругами.
Люди, словно дождавшись заветного знака, заговорили полушёпотом о восстании юнкеров, о быховских сидельцах[2]. Кто-то упомянул Новочеркасск, о том, что атаман Каледин вышвырнул с Донской области все Советы. Вспомнили призыв генерала Алексеева начать борьбу с большевиками. Толстяк в котелке подмигнул заговорщицки и принялся гудеть в ухо, что нынче лучше всего ехать в Екатеринодар или даже в Новороссийск, а оттуда пароходом в Турцию. Почему именно в Турцию, Толкачёв не понимал, но вдруг подумал, что зря он отказался от предложения Василия Парфёнова и не уехал с ним на Дон. Как же стыдно стоять сейчас здесь на этом заплёванном перроне, в этой зудящей толпе, в растерянности, скрываясь от красных патрулей под широкополой шляпой и чувствовать себя спрятавшимся.
Впрочем, ничто ещё не потеряно. Толкачёв выдохнул. Надо ехать в Новочеркасск. Генерал Алексеев собирает армию, и ныне это единственная надежда России. Денег на дорогу хватит, а если нет, то в грудном кармане пиджака лежит орден Святого Владимира и к нему орденский знак на серебряной колодке. Толкачёв кивнул утвердительно собственным мыслям, и подошёл к проводнику уже будучи уверенным, что из Москвы направиться прямо на Дон. Проводник потребовал билет, Толкачёв сунул ему в ладонь несколько смятых купюр, и тот, не пересчитывая, посторонился на мгновенье и снова закрыл собою двери.
Ехать до Москвы пришлось в тамбуре. Мест в вагоне не было, даже в проходе. Казалось, весь Петербург поднялся в одночасье и ударился в бега, подальше от той чумы, которую люди назвали революцией. Габардиновый плащ, взятый по случаю на углу Громова переулка и Большой Гребецкой, не грел. Толкачёв стоял, обхватив плечи руками и уткнувшись подбородком в грудь. Купить или выменять еды, хотя бы кусок чёрствого хлеба, было негде, и только кипяток, который проводник разносил вместо чая, позволял немного согреться и обмануть голод.
Тамбур был переполнен. Люди сидели вдоль стен на чемоданах, на грязном полу, подстелив под себя газету, и это многочасовое сидение вносило в выражения лиц особые перемены. Они казались омертвевшими, словно цветы на морозе. Всего-то насколько дней назад это были лица учителей, инженеров, чиновников, а сегодня, присыпанные страхом и холодом, они походили на личины. Толкачёв поёжился. Интересно, что бы сказала Лара, увидев его в таком обществе? Ушла бы вновь или пожалела? Она очень любит жалеть маленьких и обездоленных…
Москва встретила беженцев неприветливо. Белая, холодная — она выглядела утомившейся и равнодушной и не менее голодной, чем столица. Два дня Толкачёв провёл на вокзале. Выходить в город было опасно. Купить билет на поезд до Новочеркасска не было никакой возможности, оставалась надежда вновь договориться с кем-то из поездной бригады. Спал он привалившись спиной к стене, на корточках, под нескончаемый гул голосов, кашель и плач. Несколько раз в зал ожидая входили солдаты с красными повязками на рукавах, проверяли документы. Вглубь переполненного зала солдаты не шли, выхватывали из толпы тех, кто одет побогаче, и уводили с собой. Поесть удалось лишь однажды. Монахи Андроникова монастыря принесли хлеб и варёный в мундире картофель. Толкачёв получил в руки ржаной кусок и картофелину, и жадно ел, прикрывая рот ладонью.
Но голод можно было одолеть — что такое двое суток без еды для фронтовика? — труднее было справиться с разговорами. Досужие умы толковали, что на станциях снимают с поездов юнкеров, офицеров и расстреливают тут же на месте. По залу гуляла история, как матросы зарубили женщину только за то, что нашли у неё горсть патронов. Толкачёв в подобное не верил. Арестовать да, могут, но чтоб без суда, убить — в это он верить отказывался.
Поезд прибыл к вечеру второго дня. За право попасть в тамбур Толкачёв отдал все деньги — и время вновь потянулось в тряске и холоде. Переполненный состав двигался медленно, иной раз снижая скорость до черепашьего шага и выстаивая на разъездах по нескольку часов. Угля не было, тендер загружали дровами, которых едва хватало на следующий перегон. Воронеж, Придача, Колодезная — станции меняли названия, меняли облик, и только ощущение потери однообразно витало над вздёрнутыми к небу красными флагами.
И вот станция Лиски: длинный перрон, одноэтажное здание вокзала, пустые дровяные склады. Позади штукатуреные строения, холодные трубы и церковные купола над крышами. Ушлые бабёнки разбежались вдоль состава и вразнобой принялись нахваливать дешёвую снедь и трясти чугунками с жидкой крупяной похлёбкой. Пассажиры потянулись к вокзалу, кто за кипятком, кто за новостями, кто просто размяться. Толкачёв спрыгнул на перрон, повернул влево. На проходном пути стоял воинский эшелон, сразу за ним товарный и чуть дальше ещё один пассажирский. На станции скопилось более десятка составов. Люди шныряли между вагонами, под вагонами, кричали, ругались, уворачивались друг от друга. Маневровый паровоз дал гудок, зашипел, обдал людской поток паром. На машиниста замахали кулаками, кто-то шарахнулся в сторону. Из пара как из тумана вышел патруль и повернул к вокзалу. Старший патруля интеллигентного вида молодой человек в тяжёлой облезлой кожанке скользнул по Толкачёву уставшими глазами и зевнул.
Вестерн. Не знаю, удалось ли мне внести что-то новое в этот жанр, думаю, что вряд ли. Но уж как получилось.
Злые люди похитили девчонку, повезли в неволю. Она сбежала, но что есть свобода, когда за тобой охотятся волхвы, ведуньи и заморские дипломаты, плетущие интриги против Руси-матушки? Это не исторический роман в классическом его понимании. Я обозначил бы его как сказку с элементами детектива, некую смесь прошлого, настоящего, легендарного и никогда не существовавшего. Здесь есть всё: любовь к женщине, к своей земле, интриги, сражения, торжество зла и тяжёлая рука добра. Не всё не сочетаемое не сочетается, поэтому не спешите проходить мимо, может быть, этот роман то, что вы искали всю жизнь.
Журналистка Эбба Линдквист переживает личностный кризис – она, специалист по семейным отношениям, образцовая жена и мать, поддается влечению к вновь возникшему в ее жизни кумиру юности, некогда популярному рок-музыканту. Ради него она бросает все, чего достигла за эти годы и что так яро отстаивала. Но отношения с человеком, чья жизненная позиция слишком сильно отличается от того, к чему она привыкла, не складываются гармонично. Доходит до того, что Эббе приходится посещать психотерапевта. И тут она получает заказ – написать статью об отношениях в длиною в жизнь.
Истории о том, как жизнь становится смертью и как после смерти все только начинается. Перерождение во всех его немыслимых формах. Черный юмор и бесконечная надежда.
Рассказ о том, как прогулка по морскому побережью превращается в жизненный путь.
Однажды окружающий мир начинает рушиться. Незнакомые места и странные персонажи вытесняют привычную реальность. Страх поглощает и очень хочется вернуться к привычной жизни. Но есть ли куда возвращаться?
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.