Графомания, как она есть. Рабочая тетрадь - [18]

Шрифт
Интервал

Тем не менее, лучшего средства предъявить читателю мир никто ещё не выдумал. Почему? Потому что как реальный, так и книжный мир — это всегда и в первую очередь народ. Исключения, безусловно, есть (да, бывают книги, в которых образ мира создаётся иначе), но для большей части книг этот тезис правомерен. Мир — это народ. И показать мир вы можете наилучшим способом, только предъявляя читателю народ в его естественной жизни. В том числе, кстати, используя приём умолчания, но это уже тема для отдельного разговора.

Какие песни поют на крылечках по вечерам персонажи ваших романов? Ну или какие песни они слушали в детстве: в колыбельках, в поле, в школе? Они же у вас в школу ходили? Ходили. Значит, явно имели представление о школьном фольклоре. Может быть, даже сами его развивали каким-то образом.

Тут, наступая собственной песне на горло, я ткну пальцем в «Гарри Поттера» и снова скажу: вот мир, который развлекает. Почему? Да потому, милые мои, что он фольклором обвешан, как ёлка гирляндами. Вот вам — ответ на вопрос о том, почему миллионы мирных граждан могут сходить с ума даже (да простят меня поклонники ГП) от совершенно бездарной книжонки. Плевать на картон, плевать на схемы, плевать на всё остальное — там мир. Там народ во всей его полноте — от младенцев до стариков.

Говоря о фольклоре, я не имею в виду вымышленные языки и вымышленную терминологию (скорее наоборот, авторская терминология и языки книжных миров по-настоящему удаются очень редко, и это совершенно отдельный разговор). Говоря о фольклоре, я имею в виду только собственно фольклор, устное народное творчество и приметы традиционной культуры.

Что сюда входит?

Поговорки, пословицы, присказки, фразеологизмы, диалектизмы (да, вот этот случай, пожалуй, единственный, когда я апеллирую собственно к лексике: диалектизмы — это, очень грубо говоря, указание на географические координаты вашего мира, рассказ о том, насколько далеко простирается этот мир).

Частушки. В студию хоть одну фантастическую или фэнтезийную книгу, где есть оригинальная авторская частушка, созданная с учётом реалий книжного мира и на основе этих реалий. Может быть, я проглядела, и не исключено, что проглядела много, но вот что-то не припоминаю в современных книгах оригинальных частушек. PS. Олди не предлагать, в «Чёрном Баламуте» откровенно русские, а тем более едва ли не современные мотивы смотрятся, как коровы на льду.

Песни. Для любого фэнтезийного мира оригинальная, а тем более обрядовая или колыбельная песня — это, считай, полдела. Герой приходит в кабак, садится и начинает жрать, а вокруг в лучшем случае «поют». Что они «поют»-то, аффтар? «Вставай, страна огромная…»? Герой приезжает в деревню, а там в доме лежит покойник, и рядом «воют бабы». «Люди, вы — звери». «Вой», чтоб вы знали, — это название специфического речитатива над гробом, а не тупой рёв в три ручья. У воя, помимо слёз, ещё и слова есть, поэтому так и ценились бабы-плакальщицы: они знали, что именно «выть». Вот я и спрашиваю: что они у вас воют-то? Ау-у-у?

Почему в мир Толкиена погружаешься? Да потому что вот этот нескончаемый мотив шизовых песен без авторов и возраста проходит через всего «Властелина колец» — от первой и до последней страницы. И можно любить этот мир или не любить, но он есть. Ага, это адски сложно, развивать народное творчество своего мира. Но согласитесь, такая, выражаясь языком журнала «Главбух» (не к ночи будь помянут), инвестиция может принести совершенно чумовые дивиденды.

Сказки. Одна (прописью: одна-единственная) короткая бытовая «народная» сказка придаст вашей галиматье такую харизму, что вы потом замотаетесь от неё отмахиваться. Я уж не говорю о том, что каждый уважающий себя фэнтезист должен держать деда Проппа в красном углу и ежевечерне возносить ему осанну. Зачем? Затем, чтоб в тот момент, когда вам понадобится воткнуть в роман волшебную сказку — такую, чтобы читатель сразу узнал в ней сказку народную, — у вас не возникло проблем с её сочинением. Зачем? Да затем, чтоб главному герою не пришлось беспрерывно жрать и пить. А ещё волшебные сказки чудо как хороши в устах главгера, если он останавливается на ночлег у молодой мамаши. Тут тебе и объём мира и образ главного героя, и едва ли не завязка новой сюжетной линии в одном флаконе.

Легенды. С легендами у современных фантастов и фэнтезистов получше, чем со всем остальным фольклором, но вот легенды-то как раз — это не главная составляющая народного творчества. Легенда — вещь местечковая, актуальная только здесь (всеобщие легенды — больша-ая редкость в общем объёме легенд). Вот их-то, наоборот, надо только туда включать, где без них не обойтись, где они либо сюжет двигают, либо настроение создают, либо образ раскрыть помогают.

Считалки, загадки, поверья-суеверия. Вспомните «Приключения Тома Сойера»: «Бук-букашка, расскажи, что хочу знать». Ага, не высунулась — значит, ведьма пошуровала. Всё — перед нами уже целый пласт культуры, и мы уже чуть ли не собственными глазами видим эту полуграмотную армию мальчишек и девчонок, населяющих Америку. Один городишко, один мальчик, одна фраза — и вот он, мир во всём своём идиотизме. Марк Твен вообще виртуозно обращался с фольклором, читайте.


Рекомендуем почитать
Чехов и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

В книге, посвященной теме взаимоотношений Антона Чехова с евреями, его биография впервые представлена в контексте русско-еврейских культурных связей второй половины XIX — начала ХХ в. Показано, что писатель, как никто другой из классиков русской литературы XIX в., с ранних лет находился в еврейском окружении. При этом его позиция в отношении активного участия евреев в русской культурно-общественной жизни носила сложный, изменчивый характер. Тем не менее, Чехов всегда дистанцировался от любых публичных проявлений ксенофобии, в т. ч.


Достоевский и евреи

Настоящая книга, написанная писателем-документалистом Марком Уральским (Глава I–VIII) в соавторстве с ученым-филологом, профессором новозеландского университета Кентербери Генриеттой Мондри (Глава IX–XI), посвящена одной из самых сложных в силу своей тенденциозности тем научного достоевсковедения — отношению Федора Достоевского к «еврейскому вопросу» в России и еврейскому народу в целом. В ней на основе большого корпуса документальных материалов исследованы исторические предпосылки возникновения темы «Достоевский и евреи» и дан всесторонний анализ многолетней научно-публицистической дискуссии по этому вопросу. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.


Литературное творчество М. В. Ломоносова: Исследования и материалы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Коды комического в сказках Стругацких 'Понедельник начинается в субботу' и 'Сказка о Тройке'

Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.


«На дне» М. Горького

Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.


Бесы. Приключения русской литературы и людей, которые ее читают

«Лишний человек», «луч света в темном царстве», «среда заела», «декабристы разбудили Герцена»… Унылые литературные штампы. Многие из нас оставили знакомство с русской классикой в школьных годах – натянутое, неприятное и прохладное знакомство. Взрослые возвращаются к произведениям школьной программы лишь через много лет. И удивляются, и радуются, и влюбляются в то, что когда-то казалось невыносимой, неимоверной ерундой.Перед вами – история человека, который намного счастливее нас. Американка Элиф Батуман не ходила в русскую школу – она сама взялась за нашу классику и постепенно поняла, что обрела смысл жизни.