Графомания, как она есть. Рабочая тетрадь - [17]

Уважаемой владелице журнала повезло в жизни. И она встретила мужскую особь, которая положение в иерархии отвоевывает себе с помощью ума. Инстинкты видят результаты иерархической борьбы. Разум видит средства, какими это достигается. Два плюс два складывается в правильное четыре. Но стоит поостеречься делать общий вывод, что такая картинка характерна и для всего остального мира. Высокий ранг не обязательно предполагает развитый интеллект. Высокий ранг может быть и при высокой примативности. То есть когда инстинкты (инстинктивное поведение) выталкивает на должный уровень в иерархии. И тогда характерные черты будут наглость, циничность, жестокость, сила и т. д. Собственно, владелица журнала об этом и так знает. Недаром же в исходном сообщении у «охренительного» героя эти качества вовсе не отрицались, а предполагались как умолчательные или скрытые. Но чаще всего бывает так, что умный (разумный, интеллектуальный) человек является тихим, слабым, скромным. То есть типичной Омегой. А Омега не может быть «охренительным» героем. Потому что их все читатели будут считать уровнем ниже себя.

В итоге попробую сформулировать еще одно определение «охренительного» героя.

Охренительный герой — высокоранговая особь мужского пола, которая в ходе повествования по воле сюжета вынуждена демонстрировать (и демонстрировать успешно!) свой ранговый потенциал. Для мужской читательской аудитории к данному определению добавляется требование «забрасывания» «охренительного героя» по ранговой шкале как можно выше от ожидаемого рангового уровня читательской аудитории.

Резюме Schisma

Вербально постинг об охренительном персонаже получился кривым, как бумеранг, поскольку небрежная терминология запутала всех нафиг. Уточняю термины. Возможно, и они окажутся кривыми. Значит, буду уточнять ещё — столько, сколько потребуется для построения цельной, завершённой во всех отношениях структуры.

«Охренительный персонаж» — это персонаж мужского пола, при созерцании личности которого читатель — независимо от пола — испытывает наслаждение. Повторяю: сейчас мы говорим о персонаже, абстрагируясь от пола читателя. За сальные намёки буду банить беспощадно с публичным уведомлением. Наслаждение порождает мозг, а не то, чем думают граждане, склонные к сальным намёкам.

«Умный» — отставить. Что русскому таракан, немцу — зверюшка. Обсуждению не подлежит, термин сугубо оценочный. За активное употребление ветку дискуссии буду закрывать. Не «умный». «Разумный» — только так.

Следовательно, новое определение «охренительного персонажа». «Охренительный персонаж» — это разумный индивид мужского пола с проявленным уровнем интеллекта настолько высоким, насколько сможет воспринять заданная читательская аудитория, и выписанный автором столь полно и правдоподобно, сколь требуется заданной читательской аудитории для его адекватного восприятия.

<Лекция 8.> Образ мира

Если принять во внимание, что мир — это содержимое наших голов (а мы по определению можем оперировать только тем, что у нас в головах содержится), то становится очень прозрачно, почему в отдельных книгах (и тут я, с вашего позволения, опущу вопрос о том, насколько эти книги отдельны и от чего именно они отделены), несмотря на все попытки писателя изобразить мир, мира на самом деле нет.

Мышление в глобальных масштабах до добра не доводит.

Я не хочу сказать, что авторам надо бросить описывать глобальные процессы, происходящие в их мирах. Не надо, не в этом дело. Дело в том, что ситуация, когда за лесом не видать ни единого дерева, так же кондова, как и обратная. Да, за деревьями лес должен хотя бы угадываться. Но деревья, вообще-то, первичны.

«Почему мой мир так плосок?» — спрашивает автор. Он, вроде бы, всё предусмотрел: с севера армия атакует, с юга отступает, с запада поднимается авиация, из недр тащат нефть, составы уходят на восток… а мир всё равно плоский. Герои — не плоские, а мир — плоский. Почему?!

Потому что нет деревьев, есть только лесной массив. Да, на фоне этого массива мелькают яркие пятна — персонажи, но массив не становится от этого ярким и красочным. Давайте посмотрим, из чего этот массив складывается.

Кто-нибудь может назвать на вскидку книгу, в которой присутствует хоть одна народная (народная, повторяю, а не индивидуальная) примета? «Думаем, товарищи, думаем». Вы посмотрите, какая это потрясающая деталь: грудь чешется — милка вспоминает! Можно придумывать полностью оригинальные приметы (если хватает знаний), можно заимствовать, а можно и создавать свои на базе имеющихся, но, внедрённая в ваш текст, примета немедленно создаст кусочек объёма, потому что даже незначительная частичка фольклора — это уже пусть слабые, но корни, пусть туманная, но история, пусть едва различимая, но традиция; это всё, что было до того, как началось ваше повествование.

Я догадываюсь, почему многие писатели, вроде бы не пытаясь отказаться от создания мира, тем не менее пренебрегают фольклором. Это довольно утомительное занятие, выписывать фольклорный свод — логичный, непротиворечивый и правдоподобный. В глубине души каждый писатель понимает, что в его книгу войдёт хорошо если десятая часть придуманного им фольклора — а куда девать остальное? Жалко времени, жалко нервов, жалко просто выбрасывать наработанное.