Готика Белого Отребья - [11]

.

- Следуйте за мной, сэр.

Прежнюю шикарность отеля можно было заметить невооружённым взглядом. Когда-то дорогой ковёр, превратился в потертую, потрепанную тряпку; обои, давным-давно бывшие элегантными и с византийским рисунком, теперь выгорели и во многих местах покрылись пятнами плесени. Писателю пришло в голову тревожное дежа-вю, но он тут же понял, что вполне мог быть здесь гостем в туманном прошлом, но он не помнил этого. И… Надеюсь, это правда, - подумал он без всякой причины. Он поднялся следом за портье по скрипучей лестнице и по своей навязчивой привычке считал каждую ступеньку, не удивляясь, что они закончились на тринадцати. Почему в столь большом мотеле нет тринадцатой комнаты, когда на большинстве лестничных площадок тринадцать ступенек? По тринадцати ступеням, ведущим к виселице, поднялся осуждённый, - зазвучал в его голове стишок. На тринадцатый день месяца, особенно по пятницам, поездки стали реже. Тайная вечеря состоялась в пятницу, и за столом сидело тринадцать человек. Чувство страха распространялось на несчастливое число на комнатах и даты, но никак на лестничные ступеньки? Писатель ещё немного поразмыслил над этим вопросом, а затем заключил: даже думать об этом - пустая трата бесконечных синаптических связей мозга, заключила бы доктор Оффенбах!

- Надеюсь, у вас была приятная поездка, сэр? - cпросил Портафой, ведя Писателя в затхлый, темный коридор.

Лампы в стиле "Carriage", торчащие из стен, освещали их продвижение, но не слишком эффективно.

- Это было действительно прекрасное, медитативное и расслабляющее путешествие, - ответил он. Eсли не брать в расчёт анальное изнасилование и поджог женщины, и последнее, но не менее важное - “Мертвого Дикинса”. Интересно, достаточно ли пришла в себя жертва, чтобы понять, что стало с его пенисом?

- Рад это слышать, сэр. И я надеюсь, что тоже самое будет и с вашим пребыванием у нас.

- Ну, мистер Портафой, у меня есть чувство неоспоримой уверенности, что так оно и будет.

Было бы преувеличением сказать, что это оптимистическое утверждение было совершенно точным.

* * *

Это был 6-й номер. У Писателя не было иного выбора, кроме как задуматься: “6”, библейское НЕСОВЕРШЕННОЕ число и обозначение зла и заблуждения... Oднако, это суеверие не могло быть более обоснованным, чем его предыдущие наблюдения о числе тринадцать, не так ли? Он не обратил на это внимание.

Однако по пути вниз по коридору, он заметил множество смутно интересных картин - в большинстве случаев таких, что большинство из них были настолько затемнены мраком, плесенью, пылью и возрастом, что были почти неразборчивы. Однако две из них - одна на лестнице, вторая ближе к его комнате в холле - содержали идентичный и гораздо более разборчивый центральный рисунок.

На них был изображён один и тот же мужчина выше пояса. В очках, с короткой стрижкой, в старомодном пиджаке и тонком галстуке. У него было бесстрастное лицо, смотрящее прямо перед собой. Самым примечательным было как раз его лицо; оно было очень длинным и узким, и у него был небольшой неправильный прикус челюсти, который приводил к выступающему подбородку.

Точно такому же, как у Сноуи и её матери, - понял Писатель. Очевидно, человек на картинах был их далёким родственником много лет назад. Картины не были ни картинами, ни фотографиями, но четкими рисунками или гравюрами. Писатель с нетерпением ждал возможности расспросить их об истории этих картин, и более того, он не мог избавиться от некоторого раздражающего знакомства лица на портретах…

Портафой провёл его в комнату, включил свет, поставил сумки и объявил:

- Bаша комната, сэр. Надеюсь, вам понравится, сэр. Жаль, что солнце село, в сумерках здесь открывается потрясающий вид.

- С нетерпением жду завтрашнего дня, мистер Портафой, - oн дал носильщику десять долларов. - Это вам. Благодарю вас.

- Вы слишком великодушны, сэр. Я к вашим услугам, сэр.

- А я - к вашим. Спокойной ночи.

- И вам, сэр, - кивнул пожилой камердинер и вышел из номера.

Какой приятный человек, - заключил Писатель. Комната, однако, была лишь чуть лучше лачуги. - Если это лучшая комната в мотеле, я бы не хотел…

Быстрый осмотр привёл его к ветхой кровати с балдахином, затянутой паутиной, маленькой кушетке цвета хмурого неба, туалетному столику и, как он был рад видеть, своего рода письменному столу. Щелчок света в ванной оставил его довольным тем, что тараканы не разбежались в разные стороны, хотя несколько мертвых плавало в унитазе. В общем, он нашёл здесь удовлетворение: идеальное пристанище для писателя-натуралиста и экзистенционального наблюдателя, - каковым он себя считал. На стене висела не очень хорошая пейзажная картина. На ней был изображён далекий горный хребет, и причём не слишком хорошо; он сказал бы, что это была покраска по номерам, но даже это не было бы таким дрянным. Затем он раздвинул вермикулированные шторы, которые, по всей видимости, когда-то были скатертями.

Захватывающий вид?

Правда, далекая линия гор обещала быть интересным зрелищем на закате, и он подозревал, что они послужили моделью для неумелого художника. Но это была просто неописуемая зазубренная громада в ночное время. Ещё более неопознаваемая громада заполнила равнину позади отеля, и что это была за громада, он разглядел практически сразу, там была большая металлическая вывеска: