Расстройство сна [сборник]

— Пожалуйста, прошу, не поступай так с нами, Клэр! — молил Родерик, сбегая по каменным ступеням огромного дома.

С нами, — поморщилась Клэр. — Ему тридцать, а он все еще живет со своей мамочкой. Боже!

Родерик сопел у нее за спиной, едва сдерживая слезы.

— Я бы все отдал ради тебя!

Сколько раз она слышал эту фразу за последние девять месяцев? Постоянно! Ну, почему до тебя никак не дойдет? Мне ничего от тебя не надо! — хотела закричать Клэр. Вместо этого она развернулась и сказала:

— Пойми. Все кончено.

Он с недоумением уставился на нее.

— Но, почему? Все было так чудесно! И ты сама сказала, что всегда будешь со мной!

— О, Родерик, не выдумывай.

Родерик не выдумывал. Девять долгих месяцев назад, когда они только начали встречаться, именно так Клэр и сказала. Ей стукнул тридцать один год и моложе она уже не станет. А у Родерика были миллионы. Точнее у его мамаши.

— Извини. Я просто не могу тебя больше видеть.

Он снова поплелся за ней, шаркая ногами.

— У тебя… другой парень?

— Конечно, нет! — снова солгала Клэр.

Как смел он, обвинять ее в измене!

Во всяком случае, Уорделл был не просто «другой парень». Он был всем тем, чем Родерик не был. Красивым, мускулистым, властным. И с членом, как у долбаного Диллинджера[1].

Она открыла дверь своего «Ниссана 300ZX» — подарок Родерика на ее день рождения — и скользнула за руль.

— Но, как же Париж?

Клэр на секунду задумалась. В Париже могло бы быть весело. Но рядом как всегда будет маячить его мать. И этот Фадд — личный халдей старухи, больше похожий на гопника-отморозка.

К черту Париж. Уорделл обещал свозить ее в Канкун[2] как только закончит с делами.

— Родерик, забудь про Париж. Я от тебя ухожу. Понимаешь?

Похоже, он не понимал. Зато понял Фадд. Парень в длиннополой кожаной куртке на дальней стороне двора колол поленья электро-дровоколом. Взгляд, которым он наградил Клэр, был предельно ясен: Я бы с радостью засунул тебя в эту штуку и нарубил на мелкие кусочки. Фадд был очень предан семье.

Мамаша Родерика, похоже, тоже была в курсе событий. Клэр чувствовала, как ее презрительный взгляд сверлит ей спину из окна гостиной.

Старая шизанутая сука.

Черт, да они тут все полные психи.

— Любимая, давай вернемся в дом. Мы сядем у камина, я открою бутылочку «Луи XIII»[3]. Пожалуйста!

Бога ради, теперь он еще и плачет.

— Прошу, я бы…

— Знаю, знаю, ты бы все отдал ради меня. Спасибо, Родерик, не надо, — она захлопнула дверь и завела машину.

— Ну, хоть скажи! — всхлипывал он за окном. — Скажи, что сделать мне чтоб доказать свою любовь!

Для начала свали с дороги, ты, романтичное чучело.

Выруливая со двора, Клэр видела в зеркале заднего вида, как Родерик упал на колени в шекспировских страданиях, и его мать, отворяющую большие дубовые двери и ковыляющую вниз по ступенькам, чтобы утешить свое чадо. А еще — сверкнувшие ей в след глаза Фадда.

Бедный Родерик. Ты просто не знаешь что мне нужно.

Уорделл знал.

Она едва переступила порог своей квартиры, и вот уже сильные, ловкие руки расстегивают на ней блузку, и его язык в приветствии, скользит ей в рот.

— Отшила этого придурка?

Клэр кивнула. Сейчас, когда все случилось, она чувствовала себя немного виноватой.

— Боже! Он был так подавлен. Как еще машину у меня не забрал.

Руки Уорделла справились с блузкой и мяли ее обнаженную грудь.

— Он не может забрать у тебя машину. Безмозглый педик выписал ее на твое имя, забыла?

— Ну, могу поспорить, за эту квартиру он платить больше точно не станет.

Член Уорделла выбрался из штанов. «Папочка Трах» или «Мистер Мясная Боеголовка», как он его называл. И не преувеличивал.

— На хрен его и на хрен деньги его мамаши. Через пару дней я проверну одно дельце, и мы будем купаться в бабле. А сейчас, детка, я хочу твою попку. Прямо здесь.

Он стянул с нее джинсы, опрокинул на диван и, опустившись рядом на колени начал одну из тех оральные прелюдий, в конце которых ее салазки всегда густо блестели от смазки. Язык Уорделла никогда не зацикливался на чем-то одном, с равным усердием обрабатывая оба ее отверстия. И это было чертовски здорово. В такие моменты она растворялась в жарких волнах всепоглощающей страсти.

Ее уносило в другой мир — в волшебную страну горячего, влажного языка, где она была королевой, и наслаждение являлось ей обязательной данью. Расщелина задницы Клэр превращалась в игровую площадку, а язык Уорделла — в стайку детей, резвящихся на ней как обезьянки в клетке. Она и представить не могла, что в облизывании ануса может быть столько разнообразия, но Уорделл легко доказывал обратное, работая с наглой уверенностью эксперта. Его язык скользил, толкал, щекотал, выводил маленькие чувственные звездочки и закручивался в ней влажными водоворотами.

— Твоей дырочке нравится, как я это делаю?

Клэр, прерывисто дыша и постанывая, не стала искать ответ на этот, скорее риторический вопрос своего возлюбленного. Она лишь заурчала и вздрогнула всем телом когда…

— А теперь я хочу попробовать вот этот пирожок.

…его язык переместился выше на север. Анус Клэр, видимо, был для Уорделла просто легкой закуской, и теперь пришло время для основного блюда. Клэр заскулила от нахлынувшей на нее лавины чувств. Ее вагина, казалось, начала жить своей собственной жизнью, превратившись в окаймленную мехом, розово-красную икону, которая упивалась поклонением своих прихожан. В данном случае, от их лица выступал рот Уорделла. Язык его скользил вверх-вниз по оливке ее клитора, рот сосал сок из ее киски как фруктовый коктейль через соломинку. Уорделл делал это столь энергично, что Клэр уже была готова к тому, чтобы увидеть свою матку, лежащую на обивке дивана.